В Горном Алтае

В. Лютый-Морозов

Март, 2017 год

Давно не был на своей малой Родине. Все собирался, но каждый раз наваливались неотложные дела, проблемы и поездка откладывалась. А той осенью, повинуясь изболевшей душе, твердо решил – еду. Купил билет, собрал сумку с гостинцами, в рюкзак положил охотничью одежду – в надежде побывать в Горном Алтае.

В гостях как в гостях. Первым делом – на кладбище, встречи с родственниками, застолья, два дня брат щедро потчевал на даче виноградом (и не только), выращенным своими руками. Казалось, слаще и в Крыму не ел. Парились в настоящей русской бане.

Наконец, вырвался в Горный. Племянник ночью отвез на автовокзал, до Артыбаша без очереди взял билет, автобус отъехал от платформы. Сидя в мягком кресле, ерзал, заглядывая в полутемные окна, силясь в очертаниях домов увидеть что-то знакомое, выветрившееся из памяти. Проносились незнакомые кварталы из бетона и стекла, освещенные неоновыми огнями рекламы. И только перед мостом через Обь замелькали покосившиеся бревенчатые дома старого Барнаула.

После Горно-Алтайска – четыре часа тряски дорожным серпантином и я на месте, в Артыбаше.

Хожу по поселку в поисках общества охотников. Кто-то направил в Иогач, там, мол, находятся. На мосту любовался красотами, растущими на хребтах кедрачами. Внизу шумел стремительно несущийся из Телецкого озера поток кристально чистой, неубывающей воды. Зашел в одно помещение, другое, но все напрасно. Выручила молодая женщина: «Могу дать вам телефон Неверова, охотовед он у них…».

- Я вообще-то уезжаю, – ответил в трубке располагающий, приветливый голос на мои сбивчивые объяснения, – хорошо, приходите, – и назвал адрес. Минут через сорок я сидел на кухне в доме Анатолия Неверова, где и познакомился с госинспектором Сергеем Зарковым. Стала понятна причина срочного отъезда, с вечера был запланирован рейд.

Здесь же от Неверова услышал об обществе охотников и рыбаков – Телецком, это подобие нашей уооровской первичной организации. Насчитывает оно 300 тыс. гектаров таежного леса. Территория разделена на 82 промысловых участка, от тысячи до шести тысячи гектаров, которые строго закреплены за конкретным охотником. После 15 октября начало пушного сезона, никто не имеет права сюда заходить. Есть и общие угодья (22 тыс. га), в них могут охотиться все круглый год, и шесть воспроизводственных участков, где охота запрещена. Общество насчитывает чуть более 100 человек, членские взносы за год составляют 3 тысячи рублей, мне сумма показалась немаленькой.

-Ну, это как смотреть, – развеивает мои сомнения Анатолий. – Пенсионеры взносы не платят. Лицензия на рябчика, скажем, в Кемеровской области стоит денег, у нас – бесплатно. На зайца, лису, норку, утку – также бесплатно. Лицензии на соболя (госцена) 120 рублей, марала 1500 рублей, членам общества отдаются по государственным ценам. Приходят к нам не члены нашего общества: «Дайте нам лицензию на марала», берите, но не за полторы же тысячи рублей, для вас будет дороже.

Многие возмущаются, мол, как так, охотничий билет в стране единый. Ну, и что, что единый. Ты можешь приехать с этим билетом охотиться, но, извини, лицензию-то покупай. Членские взносы составляют порядка 300 тысяч рублей. Маловато. Денег не хватает на ведение хозяйства. Сейчас заключили договор с кабаржатниками. Они под государственную программу – сохранение редких диких животных (кабарга, тигр и др.), численность которых резко сокращается, взяли 20 лицензий. Мы им выделили землю, 20 гектаров уже оградили, в прошлом году отловили шесть кабарожек, две уже отелились. Что это нам дает? Выделяются серьезные деньги. Берут наших трех егерей на ставку – пятнадцать тысяч оклад, наделяют соответственными полномочиями. Мы, общественники, не имеем права составлять протоколы на браконьеров, поэтому госинспектора приглашаем. По договору на рейды теперь будут выделять машину. Помощь нам существенная.

-Нет, наверное, в природе ни одного охотхозяйства, где не сталкивались бы с таким явлением, как браконьерство?

-Когда заходят к себе на участки, браконьерство резко сокращается. Браконьерничать на чужом участке – это как кому-то в карман залезть. Может, поэтому у нас в отличие от других и кабарга сохранилась. Понятно, что и охотники у себя на участках могут вольничать, однако меру знают. Ведь на следующий сезон придет, а там ничего не осталось.

-Кто может претендовать на участок?

-Любой, у кого его нет. Молодежь стоит на очереди. Грубо говоря, кто-то провинился, сбраконьерничал, участка лишили, отдают другому. А вообще-то с давних времен все участки распределены. Сейчас смена поколений идет. Скажем, охотился дед Токмаков, потом его старший сын, когда погиб, участок перешел младшему. Кстати, и ваш мужичок из Харькова взял участок. Заплатил полтора миллиона рублей. С обществом ведь тоже заключается охотсоглашение, по договору – пять рублей за гектар. На правлении поставили условие: хочешь взять участок, заплати. А вот члены нашего общества за аренду не платят, только членские взносы.

Выходим на крыльцо дома, смотрим на зеленые хребты, синеющую гладь озера. Садимся в старенький УАЗ. Переехали через мост, за нашими спинами остались дома Иогача. Когда двигатель сбавляет обороты, слышится шум воды в реке, протекающей рядом, сплошь заваленной большими и малыми валунами. Через несколько километров дорога резко меняется: колдобины, выбитые ямы, ухабы, то и дело приходиться сбрасывать скорость. Впереди показалась красная «девятка»: «Будем останавливать?» – спрашивает Сергей, а сам уже заглушил мотор. У меня же есть возможность продолжить разговор с Неверовым.

- Человек в отпуске, «Давай, в рейд…», – говорю ему. Я посмотрел, сколько народу ездит. Караул! Останавливаю машину, спрашиваю, а он смотрит мне в глаза, типа: свободен. Ладно, еще рябчика подстрелили, так нет же, начинают долбить все подряд. У меня участок в 90 километрах отсюда, сорок еду на машине, потом пешком. Далековато, поэтому меньше шастают. За лето два-три раза съезжу, и обязательно кого-нибудь увижу. В Артыбаше туризм развивается, поэтому местные перестали браконьерничать. Заработал честно на туризме деньги, зачем ему в горы лезть. Хотя есть большой спрос на медвежьи лапы. Если шкура медведя стоит, грубо говоря, десять тысяч рублей, то лапы могут вытянуть на сорок тысяч. Китайцы забирают на лекарство. Желчь не сильно ценится, жир – четыре тысячи за килограмм, а с хорошего медведя 10-12 килограммов можно взять. Поэтому лезут. В деревне всех знаю наперечет, браконьеров – два-три найдется, трех-четырех медведей за лето могут убить безнаказанно. По последним данным, на нашей территории их обитает более 600, проводили сами учет, брали выборочные участки.

Разумеется, погрешность в подсчете есть, причем не только медведей, но и глухарей. Три года назад боровая дичь практически исчезла. Мы – к ученым в Новосибирский Академгородок, к биологу Генриху Генриховичу Собанскому, он член Академии. Объяснил. Есть периодичность в природе, раз в 25 лет вымирает птица, а потом в течение 2-3 лет идет восстановление. Нынче десять дней в рейды ходили, километров 250 прошли по тайге, заходили с одного края, а спускались по другому, обрезали по кругу. При гольцах, где кедрач подходит, глухаря много видели и в основном молодняк. Весной на ток ходил. Токовало пятнадцать птиц. Дальше – больше. Раньше на машине подъедешь, лес гудит, невозможно сосчитать. По семьдесят птиц насчитывал, сбивался…

-Алтайский глухарь отличается чем-то от других?

-Вряд ли. Тушка глухаря без головы, перьев обычно весит 4,5 килограмма. Сколько не стрелял – 4,5-4,7 кг. Есть и гиганты, сам видел восьмикилограммового. На радиации что ли вырос? Глухарь скапливается там, где есть орех. Весной был сильный заморозок, ударил по низам, все вымерзло, а по горам ягода еще не распустилась и шишка в весну не пошла. Там, под гольцами, и ягода, и орех есть. Медведь кормился, глухарь. Не каждый год бывает такой урожай, в конце августа прошлогодний орех валялся. Орех чем ценен? Большим содержанием белка.

Старков заканчивает оформлять протокол.

- В одной республике живем. Мы же не те, кто с полными карманами сюда приезжает, - раздраженно говорит водитель «девятки». - В нашем районе ни на косулю, ни на кабана лицензий нет.

-Бери лицензию на косулю, – советует Неверов.

-Да ну ее… У вас горки слишком крутые.

На машине поднимаемся выше к перевалу. Анатолий говорит, что надо непременно завернуть к собирающим кедровые шишки. Шишкари разбили лагерь недалеко от дороги, что облегчает нашу задачу. Но беседа с шишкарями ничего не дает, и мы едем дальше. Через полчаса еще одна встреча на лесной дороге, из «Нивы» выходят несколько человек. Старков по привычке проверяет документы, лицензии, осматривает карабины, сверяет номера.

-Видишь, – замечает Анатолий, – вдоль реки – тальник. Бобра там стало много. Дают лицензии – никто брать не хочет. Триста рублей стоит шкурка, выделать ее – ошалеешь… А кому надо, тот с соболя сделает воротник. Это раньше была обязаловка – сдавать шкурки соболей, сейчас куда хочешь, туда девай, госзакупок нет. Все в частных руках. Раньше мех шел по цене золота. В интернете читал, на Московском аукционе шкурка соболя уходила за 1,5 тысячи долларов. Дак это еще че. Приводились и другие данные, еще круче, чей-то модельный дом закупал. На шубу надо 50-60 шкурок. Знаешь, в чем отличие баргузинского соболя от алтайского?

-Видимо, в ценности меха, – отвечаю я. Неверов как будто не слышит моего ответа.

 - Всегда люди говорят: баргузинский соболь должен быть черным. А этот соболь, в первую очередь, отличается плотностью меха, еще шелковистостью. Скупщики приезжают сюда из Иркутска, Красноярска, там они на баргузе работают. У нас из десяти соболей, семь-восемь идет баргузинский. А скупщики «алтайский кряж» говорят. Пытаются цену занизить, ну, это понятно… – Неверов хитровато ухмыляется. – Они то ли не знают, то ли не хотят знать, что в сороковые годы к нам завезли баргузинского соболя.

Работа таежника тяжелая и довольно опасная. Не решаюсь спросить Неверова, сколько он зарабатывает за промысловый сезон. Интересуюсь предстоящим охотничьим сезоном. Надолго ли уходят охотники в тайгу?

-А че уходить, если участок рядом. Сел на машину, приехал, путик прошел, в избушке ночь переночевал и уехал домой. Если до участка сто километров, из них пешком половину идти, то понятно, о доме речь не идет. У нас с братом два участка. Год охотимся на моем, на другой год – у брата, чтобы не свести все на ноль. Тут такая арифметика. У кого есть территория, первые дни смотрит: ага, здесь самочка бегала. Самок много – процентов двадцать можно выловить. Остальные – на приплод. Каждая принесет по шесть детенышей, выживет четыре. От двадцати самок, скажем, получится восемьдесят соболюшек, разбегутся и начнут выживать друг друга. К чему это? И десяти самок хватит.

Охотники из «Нивы» садятся в машину и отъезжают. Мы тоже трогаемся, проезжаем несколько километров, находим удобный «карман» для стоянки машины.

-Подождем здесь, – говорит Старков, а сам уже достает из коробки газовую горелку, чайничек. – Однако, пора чайку-то попить.

Вот уже зацвела голубым цветом газовая горелка. Пока греется вода, Сергей берет травинку, ловко орудует ножом и вот уже вместе со свистом чайника раздается другой свист – косули во время гона.

-Онгудайские охотники показали, это на юге Республики, там косуль больше, чем у нас.

Я не перестаю удивляться умению и находчивости моих спутников. Располагаемся в машине, из коробки извлекаются сыр, масло, колбаса, банка дальневосточной сайры. Раскладывая продукты, Сергей делится своими мыслями.

- Все сроки и виды охот строго регламентируются. Расписана коллективная охота с охотничьими собаками на медведя, лося, марала и т.д. Выписан необходимый перечень документов, расчет ущерба, причиненный охотничьему хозяйству. Стоимость за незаконно убитую косулю, скажем, составляет 60 тыс. рублей, марала – 105 тыс., лося – 120 тыс. Выдачу лицензий на лимитированную добычу животных утверждает глава Республики по согласованию с Минсельхозом и Министерством природы и экологии. Лимиты на марала, медведя, косулю, кабана, соболя, рысь расписываются по каждому району. В комитете получаем на соответствующий период охоты лицензии, распределяем среди охотников, в районе их 500 человек. Ну, а основная задача – пресечь нарушения, строго добиваться от охотников соблюдения существующих законов, по каждому выявленному случаю составляем протоколы…

После составления протокола в течение десяти дней Комитет собирает комиссию, принимается постановление об административно-правовом нарушении. Постановление с копией уплаты штрафа отправляется по почте по месту жительства нарушителя. Если в течение 30 дней штраф не оплачен, то инспектор должен составить протокол о неуплате штрафа. Все материалы направляются в мировой суд. Мировой судья может удвоить сумму штрафа или наложить арест до 15 суток. Нынешней весной было выявлено уголовное дело. В Бийке один охотник незаконно добыл стельную маралуху. Суд принял решение: 200 часов исправительных работ, однако штраф за причиненный ущерб охотхозяйству наложен не был. Сейчас, после нашего ходатайства, Турочакский районный суд будет пересматривать это уголовное дело.

-Все это полумеры, – включается в разговор Неверов. И по его лицу я вижу, что настроен он радикально. – Плохо, что в своих охотугодьях мы не имеем право остановить машину, не то, что ее осмотреть…

Монотонно шумит горный ручей, смотрю на бурлящую воду – глаз не оторвать. Дышится легко, воздух с запахом хвойных деревьев вперемешку с другими, нагретыми солнцем, словно вентилирует легкие, увеличивая их объем.

 – Дальше сплошной кедрач, – любуясь со мной природой, поясняет Анатолий.

– Рубят?

–Еще как. Это раньше общественность поднимала вопрос: как сохранить алтайский кедр? Телевидение, газеты… Сегодня находят всяческие лазейки. Мы, говорят, не лес рубим, а делаем санвырубки. Берут просеку шириной метров тридцать по горе – хлоп! – тридцать метров отступили. Ветер дунул, кедрачу не во что упереться. Пол горы упало. Ветровал… Одно радует, раньше бригада за две недели заготавливала столько, сколько сейчас комбинат за год. С вертолета смотришь – желтые пятна: березняк, тальник. Почему кедр здесь стоит? Круто, трактор не сможет зайти. У речки Пыжи, на территории в сто пятьдесят километров, реликтовые кедрачи стояли – все вырезали.

– Сказывается на поголовье дичи?

– Конечно, раньше тоже были неурожайные годы, но кедрача-то много было, хоть как-то компенсировалось. С кормом плохо, белка уходит, количество соболя сокращается.

Анатолий умолкает. Рейд, похоже, заканчивается. Слышу, как ветер полощет листья пожелтевших берез, осин, бархатные кедрины как бы с укором уставились на нас сверху, вызывая смешанные чувства. Край неба над полосой леса тяжелеет тучей – не то к дождю, не то к снегу. Где-то там – два поселка Арыбаш и Иогач, в них дома, магазины, гостиницы, церковь, по вершинам – хвойные деревья, с прядями свисающего к озеру тумана – то пространство людей. Здесь же – тайга тянется на сотни километров, журчащие каменистые потоки воды, глубокие распадки. Это территория зверей, птиц… Медведи, кабаны, маралы метят ее, не зная, что над ними и над этим кедром, высоко стоящим на самой хребтине, властен человек. Материальный, плотский, потерявший страх пред Всевышним. Убывают силы природы, но не осознает человек: за временем разбрасывать камни приходит время собирать камни…