Память охотничья

В. Лютый-Морозов

Январь, 2019 год

Который уже год приезжаю в деревню на Черниговщину на зимнюю охоту. Здесь же купил домишко, сдружился с местными охотниками и живу той жизнью пенсионера-охотника, которому уже не надо спешить на работу или по каким-то другим неотложным делам. Единственная забота, которая ждет меня по приезду, – натопить печь, занимающую добрую половину комнаты и неимоверно жадную до дров, о чем соседка Люба говорит: «Як у прорву».

Мои товарищи-охотники живут в соседнем городе Нежине, известном тем, что в свое время там в гимназии высших наук князя Безбородько (нынче университет) учились Николай Гоголь, Евгений Гребинка, охотничий писатель Эдуард Дриянский. Есть многочисленные церкви, бойкие торгаши, да пустующие цеха военного завода, на котором работал раньше весь город. И в деревне, где родились и выросли они, многое приходит в запустение. Зияют окнами брошенные хаты, магазины, сиротливо стоят на окраине, пугая изнутри чернотой, остовы бывших ферм.

Но вот наступают выходные, и будто меняется все в деревне, будто наполняется она свежей энергией, и оживает все вокруг. Бряцанье ружей, визг, нестомчивость охотничьих собак, после сборов – выезды в поле, лес, наганивание зверя, стрельба. По возвращению бывают и застолья. И непременно с воспоминаниями о прошедших, былых охотах.

Память у охотников – цепкая. Спросите у любого, помнит ли он свой первый добытый охотничий трофей, непременно кивнет утвердительно головой и тут же начнет рассказывать. Не верите? Давайте спросим у Марадоны-младшего. «Юра, свой первый трофей помнишь?»

- Еще бы, – оживляется Юрий. – С отцом пошли на охоту, я тогда учился в пятом классе, опыта никакого. Отец на грудь повесил мне охотничий нож, дает ружье и говорит: «Сынок, я пойду в загон, а ты стой тут, будешь стрелять, как я тебя учил». Слышу голос отца: «Гоп-гоп», вижу, поднялся зайчик, бежит на меня. Я поднял ружье, прицелился, выстрелил, заяц пробежал несколько метров и скрылся из виду. Подошел отец, говорю ему: «Стрелял в зайца, но не попал». – «Не торопись с выводами, – говорит отец, – пошли, посмотрим то место, где был ушастик». – Пошли. – «Как не попал? Смотри, следы крови, давай пройдем», – предложил отец.

Не помню, сколько метров прошли. Смотрю – глазам своим не верю, – в траве лежит здоровенный русак. Отец меня обнял, поцеловал: «Поздравляю, – говорит, – ты в пятом классе, а уже взял своего первого зайца». То душевное состояние хорошо помню, как же, первый охотничий трофей – память на всю жизнь.

- По-разному приходят в охоту, – сказал Пантеха и посмотрел на своего кума Маргося, а когда начал говорить, все поняли причину этого взгляда.

- Приезжаю как-то домой, утром выхожу во двор, смотрю, стоит какой-то парень у забора и так это с интересом посматривает на наш дом, но не заходит. Я не понял, думаю, откуда ты взялся в Грищенках? А это наше место, здесь все живут под одной фамилией – Грищенко. Спрашиваю:

- Кто ты такой?

- Я чоловик Нади.

- О-о! Значит, надо поважать (Надя – моя соседка). На другой день я собираюсь на охоту, а он: «Возьми мэнэ, возьми мэнэ». А коллектив уже ушел, я припоздал. Тесть у него охотником был, и ружье в селе было. Ну, бери ружье, пошли. Выходим за Удай через понтонный мост, следы свежие обнаружили, свиньи прошли. Я ему рассказал, куда зайти, где стать, а сам с гончаком Венерой гон начал. Залезаю в кущи, прошел несколько метров, собака надрывается голосом: «Ау-ау». Слышу: луп, луп – два выстрела. Подхожу, Маргось чуть живой, бледный, глаза навыкате, бормочет что-то про кабана.

- Чем стрелял? – спрашиваю.

- Нулевкой.

- Дятел ты! – говорю ему. – Кто же с нулевкой на кабана ходит?

- Приходим домой, – подхватывает Маргось, – я говорю: брат, теперь патроны заряжаем по-настоящему.

У тестя в шкафчике мерки разные для пороха, закрутки. Правда, батька дымным порохом заряжал, и я видел, что отмерял он 5,5 г, а у нас пачка «Сокола» была прикуплена. Засыпали по 5,5 г, прокладки, пыжи, дробь, опять прокладки – все как положено. Выходим за хату, повесили газету, давай испытывать. Васыль ударил, посмотрели на мишень. «Зашибись, – говорит. – Поехали на охоту». Прошли одно поле, другое. Смотрю, на другой стороне загона косуля бежит, я прицелился, выстрел и… три зайца замертво падают.

Мои собеседники – Мовчан, Святослав, бригадир Андреич – смеются.

- Так а что с козой? – спрашивают Маргося.

- С козой?.. Смотрю, не дурак ли я? Лежит коза на снегу, замерла. Подходит ко мне Кузьма Федоренко, удивлен – с такого расстояния начинающий охотник козу завалил, расспрашивает: какой порох, какая навеска дроби? Я вытаскиваю патрон с маркировкой 5,5 г пороха «Сокола», показываю, а он: «Туды твою мать, ты шо, рехнулся?»

- Та не знаю, – говорю, – Васыль сказав «зашибись».

Так я тогда три раза стрельнул, за стволы взялся, ничего понять не могу, почему у меня ложа ходит. Пояснили: от передозировки пороха люфт появился. Пришлось вскоре новое ружье покупать. Хорошо, цены тогда были не то, что нынешние. Как говорится, утка упала – ружье пропало… и все из-за кума.

- Причем тут кум? Ты расскажи, как на зайца с картечью охотился.

Сашко умолк, и тут Пантеха решил отыграться.

- Поехали как-то на заячью охоту. Маргось на лыжах идет фланговым, мы – цепью, полуподковой. Снега в тот год навалило по пояс. В самом конце подковы выскакивает заяц. Снайпер Сашко «бах-бах», над моей головой просвистела дробина. Заяц как шел на махах, так и вышел из загонки. Чем, спрашиваю, стрелял?

- Картечью. Ты знаешь, – говорит, – мне один мужик сказал, шо в зайца надо стрелять только картечью, так, мол, надежнее. Если он подранок, когда уходит, то задней лапой живот может распороть – петли свои скрывает. Так-то.

Снова раздается смех.

- А ведь хорошо стреляли раньше, – как бы мимоходом замечает Святослав, – подранков почти не было. – И сразу оживляется. – Помню, приехали с одним руководителем охотхозяйства на болота. Достали что-то из рюкзаков… закуску, разумеется. И он говорит мне: «Сейчас посмотрим, какой ты охотник… по чарке попадешь?» Я сижу, ружье в руке, он чарку над головой бросает. Я не целясь «бах», от чарки звон, стеклышки в разные стороны полетели. Он: «Е-ка-лэ-мэ-нэ, ну, настоящий охотник, а рюмки-то больше нет, из чего пить будем?»

- Вы тут о зайцах говорили, – подал реплику к остывшему разговору о лопоухих Александр Иванович, – а вот у нас случай был. Поехали на охоту. Чешем по релюхе. Впереди Назара поднимается заяц, пробегает метров двадцать и падает. Назар идет, ружье наставил, целится. Ждем, вот-вот грянет выстрел. Назар подходит к зайцу метра за два, ружье бросает в сторону и как кот прыгает на зайца. Поднимает, держит косого за уши. Он, разумеется, уже дохлый. Что показало вскрытие? Кровоизлияние, лопнувшая печень и лопнувшая диафрагма. Скорее всего, под машину попал. Но как прыгал на него Назар – это надо было видеть!

Нить разговора меняется, перепрыгивая с одной темы на другую. Святослав вспомнил о ягдтерьере Пушки.

- Собака, я вам скажу, уникальная была, работала по зверю что надо. Как-то за лисой пошла, та в трубу, собака за ней, а вылезти назад не может, все отсеки на поля идут до самого пастбища. Пушка его три дня искал, услышал все-таки, где находится, яму глубиной метра три копал, но вытянул собаку.

Помню, возвращались с охоты, осень на дворе. Ветер листья метет, срывает с деревьев. Едет какой-то мужичок на конячке, остановился, разговаривает с нами, достали из рюкзаков выпивку, чарки. А конь стоит, похрапывает. Ягдтерьер прибежал, ходил, ходил, молча смотрел, смотрел, потом подскакивает к лошади – цап ее за морду и повис. Конячка брык и лежит. Дед матерится, бегает вокруг, насилу отцепили от лошади, губу ей порвала. Собака у него злобная была. У Кузьменковой хаты это случилось.

- Вы про ягдтерьера? – переспрашивает Иван, и как-то органично забирает внимание слушателей на себя.

– Я тогда работал в колхозе «Имени ХХІІ партсъезда» на ГАЗ-53, а Вова Пушка был… – Иван на секунду задумался.

- Секретарь парткома, – вставляет Мирон.

- Да нет, слесарем-наладчиком, контролировал нас… Как-то поехали к нему на обед. В это время к нему пришел Коля Семимесячный. Ну как дитя! Смотрит на ягдтерьера в клетке и говорит: «Фу, шо за собака… мой кот в два раза больше. Хочешь на спор, принесу кота, и он задушит твою собаку». Поспорили. На литр водки. Принес Коля кота, пускаем его в клетку. Так тот бедный кот по стенам и потолку бегал, шоб ты бачыв, потом свалился на пол.

- У меня случай с медведем был, когда при Союзе несколько лет подряд ездил в гости в Южную Сибирь, – продолжил разговор Яков. Все оживились. – Сколько раз ходил в лес за малиной, не помню, чтобы нападал, да, собственно, я его и не видел. А в последний раз собрался, дочка Мариша: «Я с тобой». Пошли. Смотрю, медведь мелькнул на тропе. «Кыш! – говорю, – зачем дорогу нам перекрываешь!» Мариша: «Пап, ты че?» – «Да медведь», – говорю. А она: «Ну, напугать меня хочешь». Метров сто прошли, он с тропы не уходит. Как-то незаметно подошли к нему метров на семь-восемь, а там кустарник – ольховник распустился, навис над тропой. Я стал. Мариша: «Пап, а че делать?»

- А черт его знает, че делать.

Она как крикнула: «Пошел вон отсюда!»

Он обозлился, стоит на дыбах и в кустах – пшых-ах, пшых-ах – двигается в нашу сторону. Обернулся, смотрю, Мариша моя скачками… Догоняю ее: «Куда ты? Бежать бесполезно!» Рядом пихта стоит. «Лезь, – говорю, – на дерево и не слезай, пока не уйдет медведь». Она кошкой туда влезла, пихта трясется.

- Пап, лезь тоже сюда или я слезу.

- Ты че, с ума сходишь?

А сам думаю: «Надо бы нож достать из рюкзака». А медведь стоит, не уходит. Полезешь в рюкзак, как он себя поведет? Косяка давлю на медведя, а сам забираюсь на пихту. Медведь-то лег на тропе и полеживает себе. С полчаса посидел на сучке, задница отнимается, че делать? Ветер стих, листва загустилась, не видно: то ли поднялся и ушел, то ли там? А у меня булка хлеба в рюкзаке, достаю, отламываю кусочки и начинаю бросать в кусты, где медведь лежит. Марина давай кричать, а че толку-то. На реке кто-то рыбачит, слышат нас и думают: дурью маются люди. А мы уж и с родичами попрощались. Я хлеб покидал, достаю нож из рюкзака, сую за голенище, слезаю. Гляжу – нет зверя, ушел. Скорее всего, медведица была, а где-то рядом медвежонок или марала задавила. Ну, а нам не до ягоды уже, столько натерпелись, пошли домой. Выходим, смотрю, Гена, сосед в поселке, где родичи живут, траву косит, спрашиваю его:

- Гена, ружье есть?

- А че такое?

- Медведь на тропе залег, за ягодой не пустил.

- Ну, чего ты, взял бы дрын и дрыном его по голове.

- А-а, только ты можешь дрыном…

Рассказывал шурин, а там каждый – охотник, однажды лося загнали в болото. Гена подходит, ломает жердину, шлеп лося по голове… и все дела. Вот такой народ – алтайцы.

- Медведь для нас – зверь загадочный, – сказал Мовчан, – а вот лось – это да. Читали? Из Красной книги лося исключили и разрешили на него охоту.

- Что, правда, разрешили? – не поверил Марадона-старший. – Ничего не понятно. Ну, если и разрешили, то известно, для кого. А вообще, лось – это, конечно, супер трофей, но крепкий на рану. У меня живой пример есть. Несколько лет назад тропили мы зайца. Я с лошадью на санях поехал к ставку, а ребят отправил прочесать долинку. Не успел доехать, смотрю, бежит в долину лосиха, зашла и тут же легла. Понял – подранок. Смотрю, мчатся в нашу стороны три машины. Хлопцы идут, а я остановил сани. Подъезжают. Выходят, узнаю начальника таможни, начальника вневедомственной охраны. Они тогда цари здесь были, спрашивают меня: «Ты не видел тут лося?» Я показал им, потом смотрю, поднимается лосиха, не поверите, и пошла на Твани, вышла через Быковщину, пошла на Сосенку, перешла дорогу, канал и дальше. Короче, ушла она, не взяли.

- Послушайте, а у меня… Нет, вы послушайте…

Вновь оживление, людской гам, смех, каждому хочется сказать о своем, когда-то пережитом. Бездонна охотничья память, ни пересказать, ни описать… Смотрю на своих собеседников, и видятся мне они в заснеженном лесу, полях, на луговинах, откуда полчаса назад вернулись, у одних – счастливые лица от удачных выстрелов, у других – подавленные от промахов, от того, что зверь ушел. Но все это уже в прошлом. На то она и охота – непредсказуемая, требующая от каждого терпения, выдержки, сообразительности, дающая возможность постоянно переживать и радоваться. На то она и охотничья память – запечатлевать все увиденное и услышанное. И долго хранить в своих ягдташах.