Воспоминания о Камчатке

В. Лютый-Морозов

Июль, 2019 год

Говорят, новый друг лучше старого. Не знаю, кому как. Мне лично по душе встречаться со старыми друзьями-охотниками, с кем много лет гонял зайцев, выезжал на утиные зорьки, охотился гаем на косулю.

Снова я в Павлограде, снова у своего давнего товарища Алексея Александровича. Сидим на кухне большого дома, пьем коньяк, супруга его Ольга Николаевна пододвигает чашку с горой клубники: «Угощайтесь, со своего огорода». Вспоминаем о былом. Нам есть о чем вспомнить. Наш общий охотничий стаж перевалил за столетний рубеж.

-А помнишь, как Альберт сидел в канаве, а на него прет заяц… В последний момент он попытался выглянуть, заяц через него прыг, он стрельнул, промазал. И как мы рвали кишки, наблюдая за этим со стороны. А Федора Рыженкова, Виктора Медведева…

-Ну как же, конечно, помню, – говорю я. И прошу Алексея Александрыча рассказать о Севере, как добыл он первого медведя. Александрыч хитровато улыбается, смотрит на меня искрящими глазами, думает, с чего начать.

-История давняя. Я тогда был молод, красив и обаятелен. Судьба забросила работать на Камчатку, в Корякский национальный округ. Помимо работы, у местных жителей первым делом – рыбалка, охота. Корякам разрешался вылов красной рыбы, были за ними закреплены отдельные участки, и они ставили сети. Меня и моего товарища, а он был с Синельниково, пригласил порыбачить и поохотиться весной на уток в Верхние Пахочи коряк Иван Кутгеин. Я взял с собой сына Сергея, было ему тогда восемь лет. Лодка «казанка» с мотором, сети – коряка. Мужики набрали пойла, выпивали.

Прошли несколько километров по реке, забросили сети, не поперек речки, а под углом, чтобы лодка могла пройти. Вода холодная, течение сильное. Поймали рыбы: нерки, чавычи, кижуча, снова сети поставили, потом поднялись вверх по реке. Много времени на это ушло. Горная речка тем характерна, что на перекатах или шиверах лодку приходится тащить волоком. Постреляли уток, несколько штук взяли, возвращаемся вниз по течению. Лодка с рабочим двигателем – управляемая, а на поворотах, там, где крутые берега, растет кустарник в воде, может подогнать под кустарник и перевернуть. Поэтому, управляя лодкой, надо быть предельно внимательным и ни в коем случае не выключать мотор. Меняются берега, поворот реки в другую сторону – пологий берег становится крутым. Минув очередной поворот, видим на расстоянии нескольких метров на перекате огромного медведя, тот лапой бухает по воде, брызги летят, рыбу ловит.

Что тут взыграло в душах выпивших водки мужиков, то ли чувство страха, то ли что-то другое, похватали они ружья и давай стрелять. Медведь опустился на четыре лапы, собрался было уходить, потом резко повернулся, стал на дыбы, будто принял боксерскую стойку, да как зарычит – волосы дыбом на голове. Когда они стреляли, а на моторе сидел коряк, мотор заглох, и нас понесло в сторону берега, где можем не только перевернуться, там же медведь! Страх чуть не парализовал меня, не за себя, за сына боялся, но быстро взял себя в руки. Представь, впереди тебя, в нескольких метрах с разъяренной пастью рычит громадина! Камчатский медведь по своим размерам впечатляющ, лодка неуправляемая, ее несет, и шансов остаться в живых не так уж много. У меня в руках двустволка. В нагрудном кармане два патрона с пулями, как сейчас помню, Майера. Быстро вставил их в стволы. Стрелять в медведя и прицельно попасть – нужен опыт, надежный выстрел – под лопатку, в голову – рискованно и зачастую безрезультатно. Я выстрелил и скорее всего попал в челюсть. Медведь огромной лапой рвет челюсть. Десять метров разделяют нас. Вот она перед тобой – огромная глыба. Коряк нагнулся над мотором, с перепугу дергает, тот не заводится. А времени на все про все – секунды. Я прицелился, выстрелил второй раз. И тоже в голову. Видимо, господь Бог отвел от большого несчастья всех нас. Попал под ухо. Это был смертельный выстрел. Медведь стал оседать, завалился, и в эту секунду лодка ткнулась в его тушу. Так качнуло ее, чуть не перевернуло, но уже была граница переката, до него глубина – с метр. Бог ты мой, какой страх пережили. Топтыгин наполовину в воде лежит, пока лодку на берег вытащили, его отбило от берега и понесло, туша то всплывала, то терялась из виду. Опять завели лодку и – за медведем. На соседнем перекате обнаружили его на мелководье. Перехватили тушу, стали тащить на берег, тянем, потянем, не можем вытащить. И это три здоровенных мужика! Кое-как сняли шкуру, разделали, вырезали желчную сумку, собрали жир на лекарство. От мяса отказались. По своим обычаям коряки мясо медведя не едят.

Ну, а пока суть, да дело, ночь на пороге, ветер задул, волны гонит. Решили заночевать. Разложили костер, поужинали, давай укладываться. Долгой показалась мне эта холодная ночь, тревога за сынишку не отпускала, не мог уснуть. Да и как уснешь. Слышу, Иван поднимается, берет ружье в руки, топот шагов его все тише, тише, только треск полыхающего костра. Вот бухнул один выстрел, другой. Проходит час и все повторяется. Утром говорю: «Иван, однако, стрелял, спать всем не давал». Коряк отвел меня от ночлега на несколько метров, смотри, говорит, сколько следов натоптано, братья Амикана-дедушки приходили. Я тогда понял, Иван за нас боялся, отгонял медведей выстрелами.

Завели мотор, пошли вниз по реке к поставленным сетям. Собрали рыбу, добрый улов оказался. Я еле рюкзак поднял. На этом охота и рыбалка закончились. А когда причалили в Пахочах к пристани, смотрю, какие-то люди, неизвестные мне, глаз с нас не сводят. Вдруг страх опять появился, не за рыбу, за медведя, которого убили. Рюкзак взвалил на плечи, ружье, не успел отойти несколько метров от причала, останавливают меня, предъявляют документы, представляются, ну а потом начинается разговор: кто такой, документы на ружье, что в рюкзаке? С той минуты и начались мои беды. Мол, незаконно отловил я рыбу, пытался объяснить, что рыба принадлежит не мне, а коряку, кому по закону разрешено ловить. Не прошло. Чуть уголовное дело не завели. Стали считать каждую рыбешку, каждую икринку. Штраф присудили, выплачивать в пользу государства 1500 руб. при моей официальной зарплате 300 руб. в месяц. В течение года компенсировал эту сумму. Сейчас все воспринимается по-другому, без обиды и горечи, по справедливости был наказан. С другой стороны, что не говори, а порядка тогда было больше, не то, что сейчас.

Алексей Александрович смотрит на меня проницательным, с усмешкой взглядом, но мне кажется, что он сейчас не со мной, погружен в свои мысли и находится где-то там, на горной камчатской речушке, у костра с сынишкой Сергеем (уже взрослый мужчина, имеет детей), коряком Иваном, земляком с Синельниково. Вновь переживает однажды пережитое. После небольшой паузы он продолжает.

-Мне не приходилось, но были случаи, когда пастухи сталкивались с медведем, как говорится, лоб в лоб. Если человек начинает убегать, то медведь догоняет и лапой снимает скальп. А если хватает духа, мужества, силы воли стоять друг перед другом, не предпринимая никаких неосторожных действий, скажем, медведь рычит и человек на него рычит, медведь делает выпад, но не наступает, и человек ведет себя соответственно… Бывали случаи, когда человек и медведь стояли по несколько часов в таком единоборстве. И мишка уходил, а человек оставался живой. Коряки, чукчи обычно за спиной носят рюкзак и большой чайник. И если убегает, медведь, догнав, «хлоп» лапой по спине, бывало, и чайник сплющивался, человек от страха падает наземь, теряя сознание, тогда медведь его не трогает. Обнюхал, закидал хворостом, травой, обошел и подался восвояси. О таком случае рассказывал мне Иван Кутгеин. А вот что произошло с ним однажды на летовке оленей. Шел по тундре, чувствует, кто-то есть сзади, обернулся – медведь нос к носу. Он его по голове уздечкой, ее же бросил медведю и бежать к своим. Медведь остановился, давай рвать уздечку. Это его и спасло. Когда медведь видит нескольких людей, то уже не нападает, уходит.

Знал одного медвежатника коряка, так он охотился на берлогах зимой, с осени отслеживал, где мишка залег. Причем охотился всегда один. С острой палкой-копьем забирался наверх берлоги, ширял, когда зверь вылезал, стрелял сверху. Говорил: «Мне одного выстрела хватает». Заранее заказывал вездеход. Тушу грузили, везли в поселок: кому – мясо, кому – шкура. Добытый зимой медведь особенно ценен своей шкурой с отличным мехом. Да, небезопасное это дело ходить одному на Топтыгина, но такие они охотники – коряки, чукчи. Снега зимой может сыпануть толщиной в несколько метров. Если не приспособлен к камчатской жизни, охотиться без проводника, соответствующего снаряжения – мало не покажется. Можно провалиться в сугроб толщиной до пяти метров, накроет как лавиной, самому не выбраться. Сам ходил и много раз видел оленеводов, охотников, идущих в снегоступах. Смотришь и будто попадаешь в сказочный мир, повсюду на снегу следы как будто какой-то древней птицы.

- А летовка – это пастьба оленей летом?..

- Да, ведут стадо на выпас. До 150-200 км от центральной базы. Их надо собрать и вести к морю выпасами, и чтобы обязательно пили соленую морскую воду, иначе будут болеть. Переправляются через горные речки, встречаются и глубоководные. Помощники в этом деле – удивительные животные – камчатские лошади. Низкорослые, выносливые. Адаптированы к условиям суровой камчатской зимы. Первыми плывут через реку лошади, за ними прирученные олени, а потом все стадо. И главное тут – сохранить поголовье. Главный враг оленей – волки.

В каждой оленеводческой бригаде есть радиостанция, если волки появляются, тут же сообщается на центральную базу, – Александрыч говорит не спеша, растягивая слова, делает паузу, потом продолжает, – и по ситуации применяются ответные меры. Стая волков в двадцать-сорок штук для оленьего табуна – не так страшно. Ну, порвут голов до десяти, не больше, стадо успевают отогнать с лайками, их так и называют оленегонки. А вот если нападает маленькая стая, три-четыре волка, это опасно. Могут зарезать и сто, и даже двести оленей. Да, были такие случаи! Прыгает на оленя, горло перегрыз, прыгает на другого…

Обычно пастухи сообщают: появились волки. Готовится вылет на вертолете, тогдашняя стоимость аренды 800 руб. за час. Директор летал один, привязывается, чтобы не выпасть, в руках обычное ружье двенадцатого калибра, патроны с картечью. Летят. Видят цепочку волков, снижаются. Когда вертолет подлетает, волки разбегаются. В это время открывается дверь, догоняют первого волка, стреляют, убивают, возвращаются на исходную позицию, убивают второго волка, но добычу не берут, пока всех не истребят. Бывает, запаса горючего не хватает, вертолет летит на дозаправку, возвращаются, и только потом начинают собирать убитых волков.

Однажды директор предложил мне проехать по оленеводческим бригадам, а заодно и поохотиться на волков. Дело было в марте. Зима. Снег сходит только к середине июня. К «буранам» привязываем нарты, на нарты укладываем каждому по восемь канистр бензина, кукуль – спальный мешок, лучше, когда он не из оленьей шкуры, а волчьей или овчины, веревку до двухсот метров – это в первую очередь, потом провиант, ружье, патроны, топор ну и остальное по мелочам. Взяли двух лаек, едем. Путь пролегает вдоль берега реки. Смотрю на поросшую вдоль угора полосу кедровника и ничего понять не могу, усеян хвойный худосочный лесок белыми гирляндами. Что такое? Подобного не видел. Замороженные пластины снега? Не похоже… Заглушили «бураны», директор берет в руки ружье: «Куропаток, однако, надо пострелять, собакам корм не помешает». Взяли ружья, осторожно к кедровнику подходим, прицелились, выстрелили. Несколько куропаток упало, несколько поднялись с кедровника, стрельнули еще раз. Все повторилось. Перезарядили ружья. Еще раз стрельнули, еще несколько птиц упало. Пошли собирать дичь, и такие огромные стаи куропаток стали подниматься, не верю своим глазам, никогда подобного не видел, словно белые облака заходили на угрюмом сером небе.

Нарубили лапника на костер, вскипятили чай, разогрели тушенку, поели, дали корм собакам и дальше в путь. Подъехали к озеру. Сумерки сгустились, звезды высыпали на небе, луна серебрит снег, тронула верхушки кедровника, звезды мерцают так низко, протяни руку – достанешь. Бивак разбили.

Когда рассвело, снегоходы завелись без проблем. Опять день едем, стемнело, пурга метет. Куда ехать? Стали. Директор головой по сторонам вертит, говорит мне: «Здесь прошел ездовой олень, там сопка, там сопка, там распадок, а там ручей. В этом месте должны они поставить чум…» Как ориентируется, одному Богу известно. И точно, проехали триста метров, вот он чернеется, чум. Мы на месте. Встретили нас оленеводы, усадили за стол, чаем, мясом давай потчевать. Коряки, чукчи сами по себе приветливы, трудолюбивы, хорошо разбираются в технике, любой мотор могут разобрать, отремонтировать и собрать. Но, чего греха таить, любят выпить. Если завезут в магазин водку, пока всю не выпьют, на работу никто не пойдет. Такая она, Камчатка, и рассказывать о ней можно много. Там прожиты несколько лет, которые я считаю лучшими в моей жизни, – подытожил пересказ Алексей Александрыч. И как-то по-доброму улыбнулся.