Охотница Зорька

Владимир Саратов

Август, 2019 год

Это была белая спаниелька с черной головой и шелковистыми, свисающими ушами, с белой полоской через лоб до затылка. Черными у нее были еще большое пятно на крестце и хвостик. Когда мы приходили в гости к Георгию Матвеевичу, земляку и другу отца, Зорька весело приветствовала нас, часто махая своим куцым хвостиком и, вставая на задние лапы, старалась каждого лизнуть в руку или щеку. Мама, гладя собачку по голове, приговаривала: «Зоренька, Зоренька, что ж это ты лапками прямо на платье, ну как же так!» А Зоренька еще быстрее махала хвостиком, начинала поскуливать, переступать на задних шерстистых лапах и радостно подпрыгивать.

У Зорьки на кухне под лестницей, ведущей на антресоли, было свое место – ящик с куском старой телогрейки. Там она спала вместе с пушистой белой кошкой Лёцькой. Живя в дружбе с Лёцькой, за дворовыми кошками Зорька гонялась во весь опор так, что ее длинные уши развивались двумя черными флажками. Но если «киса», сердясь, принимала всё всерьез, останавливалась, выгибала спину, хвост и, поднимая лапу, переходила к обороне, Зорька проносилась мимо. Ведь эта уличная погоня для нее была лишь веселой игрой.

Первые щенки появились у Зорьки как-то «нечаянно». Когда Зорьку выводили на прогулку, тут же прибегал остроухий черненький песик по кличке Жук, из «пинчерков», и начиналась игра в догонялки с поворотами. Хозяин Жука жил по соседству; уходя на работу, он выпускал своего песика во двор на целый день. В особый для Зорьки период ее стали выгуливать на поводке, а Жука отгонять. Но каждое утро Жук столбиком ожидал у парадного. А Нину Павловну, жену Георгия Матвеевича и хозяйку Зорьки, всегда провожал на работу до троллейбусной остановки, добиваясь, видимо, руки, т.е. лапы Зорьки. Иногда ухажер даже умудрялся вскакивать в троллейбус и проезжать несколько остановок. Пассажиры удивленно взирали на него, а некоторые боязливо сторонились. Однажды Жук увязался за зорькиной хозяйкой даже в баню, был прогнан и вдруг объявился прямо в женском классе, вызвав всеобщий переполох. Как Зорьку не глядели, но все же в июле у нее появились черненькие «жучата».

В начале августа в отпуск обеими семьями на моторной лодке отца мы поехали вверх по Днепру на открытие утиной охоты. Зорька, конечно, была с нами. Взяли и ее месячного щеночка, чтобы собака не мучилась от прилива молока. Щенка-толстяка звали Малшар. Я сначала думал, что это какое-то заморское имя, но оказалось просто – малыш-шарик. Когда мы с Женей, сыном Георгия Матвеевича и моим сверстником, гладили и брали Малшара из ящика под скамейкой, Зорька тянулась к нему, поскуливала и беспокойно заглядывала нам в глаза, будто просила: поосторожней с моим малышом.

Дорога по Днепру до залива Раков Рог (был такой чудесный залив у села Окунинов) заняла неполных два дня. После приезда на место следующим вечером, в субботу, отец и дядя Жора пошли охотиться на озера в окрестных лугах. Вернулись они уже в темноте. В свете костра на их ногавках висело несколько уток. Одна из них была покрупнее, с необычным, широким, как лопаточка, клювом.

– Это широконоска, – сказал отец, – а остальные чирята. Которые с коричневатыми «зеркальцами», называются чирки-трескунки, а вот этот, с золотисто-зеленым «зеркальцем», – это свистунок. Еще молодых и старых надо отличать, и уточек от селезней. Это я завтра тебе покажу. Настоящий охотник должен многое знать и уметь, побольше всем интересоваться и постоянно учиться.

С интересом я разглядывал и щупал уток, проводил пальцем по их клювам, распрямлял крылья, считал в них перья, которые, как оказалось, назывались «маховые» и было их у всех уток в каждом крыле по десять.

Мокрая, уставшая Зорька сразу пошла к своему малышу, лизнула его в нос и принялась кормить. Все собрались у костра ужинать, и слушали про охоту. Отец хвалил Зорьку, с восторгом рассказывая, как она быстро находила сбитых уток и выносила их из воды на берег, подавая прямо в руки. Зорька лежала рядом, уткнув нос под бок, и поводила ухом при звучании своего имени.

«Сбил я широконоску, – рассказывал отец, – вижу, что подранил, и упала она в густой лозняк. Зорька – сразу туда. Слышу, ищет, и вдруг начала скулить. Я на ее голос стал по кустам быстро продираться. Думаю, что-то случилось, чего она скулит? Наконец добрался и вижу: под густыми ветками собака белеет боком. Окликаю, а она ни с места, только скулит. Что такое?! Оказывается, Зорька утку держит лапой, зубами под ветками схватить не может, и зовет меня на помощь. Когда я с Зорькой из лоз выбрался, прямо в нос ее расцеловал».

Дядя Жора рассказал случай у с. Вишенки: «Стою на вечернем лёте у озера Линовое (хорошее такое, большое озеро было там в лугах). Зорька рядом сидит. Налетает кряква на штык. Вскидываю ружье и, быстро закрыв утку стволами, стреляю. Она падает передо мной в заросли стрелолиста и тут же ныряет. Командую Зорьке: «Подай!» Зорька поплыла, покрутилась туда-сюда и возвращается с растерянным видом. Опять посылаю ее искать. Зорька, сделав по воде круг, вдруг поворачивает вправо и устремляется к большому кусту куги метрах в тридцати. Неужели кряква уже туда пронырнула? Слышу, собачка там плещет, куга ходуном ходит, и, наконец, плывет моя Зоря с уткой за шею.

А однажды возвращались мы с сыном Женей с вечернего лёта берегом залива у с. Кийлов. По обширному мелководью среди густых водяных травок топчется охотник. Увидал, что мы с собакой, и просит:

 – Хлопцы, а пусть ваша собачка мне сбитого чирка поищет.

Отчего ж своему брату-охотнику не помочь: посылаю Зорьку, куда охотник показал. Она поплавала, пошумела в осоке и выходит – голова опущена, всем видом показывает: обыскала всё, ничего нет. Ну, нет, так нет. Отошли мы шагов полтораста, а Зорька что-то поотстала. Ждем, зовем. Наконец, появляется наша собаня и чирка сбитого тащит. Пришлось тут же на месте провести краткое занятие по охотничьей этике с возвращением добычи законному владельцу. Опустив уши и поглядывая из-подо лба, наша «добытчица» слушала выговор, всем своим видом показывая: невиновата я, просто битый чирок сам на пути попался. Но в дальнейшем подобного уже не случалось»…

Зорька была собакой очень понятливой и послушной. Охотиться с ней было одно удовольствие. Она далеко не отбегала и по команде всегда шла рядом. Получив приказ «ищи!», начинала сновать челноком в траве на лугу или в зарослях у воды, не отходя далеко и дичь на выстрел поднимая. Слова «охота», «ружьё» производили на Зорьку магическое воздействие. Она тотчас же начинала повизгивать, взлаивать, подымалась на задние лапы, заглядывая в лицо. При этом ее хвостик двигался с неимоверной частотой. Залпы салюта приводили Зорьку в еще большее возбуждение, наверно, напоминая ей ружейные выстрелы. Она возбужденно с лаем носилась по комнатам, подбегала к кому-нибудь и глаза ее, казалось, говорили: что за пальба, где ружье, почему мы не охотимся?

«Правильных» щенков Зорька принесла на своем четвертом году, в апреле – восемь толстолапых меховых комочков расцветкой в мать. Семеро были так похожи друг на друга, что и назвали их схоже: Джим, Джонни, Джетта, Джимми, Джекки, Джулли и Джил. Восьмой была дымчато-пегая Кузька – самая маленькая, но самая игривая. Джим был самым серьезным и крепким, он всегда первым выбирался из общей кучи малой. Кошка Лёцька помогала растить щенят. Зорька на балконе на солнышке разляжется, нежится, а Лёцька со щенками в кухне лежит – греет их. Малыши дремлют, потом зашевелятся и давай попискивать, значит, проголодались. Лёцька встает, идет на балкон к Зорьке, становится перед ней, смотрит в глаза и начинает мяукать, мол, иди, корми своих «лопоухих».

Отец давно хотел завести охотничью собаку, и дядя Жора подарил ему двухмесячного Джима. Жили мы тогда в маленькой комнатке в общей квартире с тремя соседями. У нас в комнате появился четвертый жилец: папа улыбался, я был в восторге, мама молчала. Каждый день, приходя после школы, я сразу брал Джима, и мы шли гулять на соседний институтский стадион. Там на траве мы бегали и играли. Мне очень нравилось прятаться в паре шагов от песика, залегая среди густого пырея. Джим меня тут же находил и очень радовался, неуклюже подпрыгивая и повизгивая. На улице было все прекрасно, а вот дома... Джим полдня оставался один – родители были на работе, я в школе. Маленький песик без нас скучал, скулил под дверью, пускал везде лужицы по полу, ночью тоже скулил и просился ко мне в кровать. Все это огорчало маму, и через недели три отец, скрепя сердце, вернул спаниельчика.

Когда Зорьке было семь лет, она заболела. Стала плохо ходить, потом совсем слегла, на зов только глаза открывала; заболев, не прожила и двух недель.

В общении с Зорькой прошло много незабвенных, счастливых дней. Четвероногая охотница щедро одаривала всех нас своей искренней дружбой, вернее даже любовью. Как чудесны и неповторимы были эти дни – дни бескорыстной любви. Потом Георгий Матвеевич заводил еще спаниелей, двух Зорьками называл, но таких чудесных охотниц, как Зорька первая, больше не было.