Смычок

Евгений Ковалевский

Декабрь, 2019 год

Ведмицкий не вошел, а буквально влетел в нашу крохотную кухоньку, и в ней сразу стало шумно и тесно. «Значит так, братцы, - широко улыбаясь, радостно выпалил он с ходу, забыв и поздороваться. – Я тут недавно привез из Самбора эстоночку – давно мечтал о смычке. Страшно рад, что не ошибся, классная оказалась пацанка. Три ночи потратил, наганивал ее вместе с Буяном в соснах за Красным мостом, и получилось! Сработались на пару. Паратая, чертяка, Буяну ни в чем не уступает. А голос какой певучий, недаром ее Флейтой назвали. Так что милости просим завтра на смотрины».

Мы с отцом как раз заряжали патроны, готовясь к субботней охоте. Планов особых не было, хотели походить по привычным местам недалеко от города. А тут такое заманчивое предложение, кто же от него откажется. Наскоро договорились о времени выезда, и Николай Максимович поспешил домой и себе собираться.

Утром, еще до рассвета, вышли на улицу дожидаться приезда Максимыча. Декабрьская ночь была тихая, с небольшим морозцем. Все деревья и кусты наряжены в мохнатый иней, значит, погода обещает быть ясной и солнечной. А вот и знакомый треск «Запорожца» раздался в конце улицы - едет наш компаньон. Пока Максимыч, как обычно, протирает лобовое стекло, я ныряю на заднее сидение «горбатого», потеснив «пацанов» хозяина, а отец втискивается на переднее. Сидящий рядом старый знакомый Буян в избытке чувств начинает проявлять свои телячьи нежности – лизать мне ухо. А вот новый идол Максимыча – Флейта – едва удостоив меня безразличным взглядом, снова заинтересованно уткнулась мордой в боковое стекло.

Под непрерывные дифирамбы Максимыча своим питомцам выезжаем за село Филевку, по берегу Вьюницы, проезжаем под Красным мостом и останавливаемся на краю леса. Отмечаю про себя, что это уже новое место стоянки, хотя и знаю почему. Обычно Максимыч многие годы оставлял машину около Талалаевского кладбища, рядом с трассой. Но в последнее время какие-то подонки, не хочется и думать, что это охотники, начали издеваться над ним: то спустят шины, то проколят парочку, и, наконец, сняли и унесли все четыре колеса. До полуночи метался бедолага по всему городу, выпрашивая на время запаски. К счастью, «горбатых» в те времена в Нежине было немало.

Не выпуская собак, вышли из машины. Еще рано. На востоке только начинает теплиться бледно-малиновая зорька, а вверху рассеиваться серая муть. Ждем, разговоры охотничьи разговариваем. Максимыч, как всегда, только о своих собачках, слушай – не переслушаешь. А рассказчик он отменный, жестикуляция и мимика у него как у заправского артиста. Так и время быстро слетело. В бледной синеве начинающегося зимнего дня над лесом поднялся краешек багряного солнца.

Оно поднимается все выше и выше и вот его розовые лучи озарили хрустально-белые от инея сосны. Засверкали и заискрились кусты и ветви, загорелись под холодной лаской декабрьского утра. Засеребрилось поле, а дали просияли и засинели.

Пора! Максимыч берет своих «пацанов» на смычок и мы идем, растянувшись под Вьюницей, в надежде загнать зайчишек в лес для подстраховки. Пороши не было, снег старый и весь испещренный заячьими и лисьими следами. Дошли до угла леса, подняли одного косого, но он ушел через речушку на огороды. Заворачиваем влево и снова идем по бывшему кукурузному полю параллельно лесу. У нас договор: поднявшихся и уходящих на сосны зайцев не стрелять. Идущий крайним слева Ведмицкий вдруг засвистел. Смотрю, помчался от него на лес косой. Затем еще один подхватился у отца и тоже пошел туда же. Максимыч еще раз свистнул и помахал рукой – сбор. Сошлись под лесом на дороге.

- Значит так, братцы, - дает установку старый гончатник. - Ты, Анатолий Иванович, далеко не уходи, а становись справа, на первой дороге от поля. Найдешь пересекающую ее набитую заячью тропу и становись там.

- А ты, Женя, рви к центру леса и становись под своей старой сосной - там место надежное. Я выжидаю 15 минут и набрасываю гонцов.

А гонцы уже нервничают, повизгивают, тянут поводки, кашляют. Флейта – нарядная, крупная, с большими карими глазами эстонка, от нетерпения все пытается прыгнуть на грудь своему хозяину. Тот ее успокаивает.

- Подожди, Флейточка, подожди дорогая. Еще чуток подождем, а потом я дам тебе волю, набегаешься, покажешь свой класс.

Расходимся. Я скорым шагом направляюсь прямиком к своему месту – старой сосне, стоящей на пересечении трех троп. Пришёл, оттоптал снег под ногами и прислонился спиной к толстому шершавому стволу. И сразу почувствовал, как колышется и шумит в вышине его вершина под напором совсем не ощущаемого здесь, внизу, ветерка. Полной грудью вдыхаю хрустально чистый холодный воздух. На душе радостно. А вокруг тишина до звона в ушах. Смотрю на часы - время выжидания Максимыча кончилось, наверное, его любимцы уже рыщут по лесу, наброшенные на входящие следы поднятых нами на поле русаков. И словно в подтверждение моих мыслей тишина взорвалась отчаянным взревом Буяна. Услужливое эхо подхватило его взлай и гулко разнесло по лесу. Затем его певучий баритон зазвенел и заахал ровно и горячо – очевидно, помкнул косого на глазок. Через минуту к нему подвалила Флейта и ее высокий заливчатый голос присоединился к стонам Буяна, запел на одной ноте. Красота! Сразу вспомнилась Пушкинская строка: «И будит лай собак уснувшие дубравы…» Как точно к месту сказано, а ведь человек и охотником не был, хотя, наверное, хоть разок да принимал участие в псовых охотах.

А гон кипел дружно и азартно. Сильные и мелодичные голоса гончих звучали мощно и музыкальною. Косой повел собак вначале под левую опушку, ближе к Вьюнице, затем по крутой дуге повернул назад к месту подъема и начал там ходить широкими кругами. Вот он движется в мою сторону. Меня начинает бросать то в жар, то в холод, а то и мурашки по телу пробегут. Но не доходит косой, надо, наверное, продвинуться поближе к гону. Почти бегом устремился в тот угол, когда вижу – впереди Максимыч мне дорогу пересекает. Остановился за сосной у тропы и застыл, только стволы ружья мне видны. Тормознул и я в растерянности. А гон идет вновь в нашу сторону. Смотрю, катит по тропе к Максимычу заяц. Ну все, отбегался ты, думаю. От такого стрелка, как Максимыч, в лесу еще никто не уходил. Вот косой и на верный выстрел подбежал. Ведмицкий вскидывает ружье, но выстрела нет. Заяц сбрасывается с тропы влево и уходит в сторону насыпи. Что за чудеса?.. Может, осечка вышла, так почему вторым не стрелял? Подхожу к нему. «Николай Максимович, - вполголоса спрашиваю, - почему вы не стреляли? Может, осечка или ружье забарахлило?» «Ш-ш-ш, – зашипел он на меня, обернувшись, - какая осечка? Зачем мне тот заяц нужен. Ты только послушай, какая красотища!» Голос его прерывался от волнения и, казалось, что он вот-вот заплачет. Что еще нужно старому гончатнику? Послушаешь такой чудный гон – потом всю жизнь вспоминать будешь. Да и во сне не раз приснится. Потом, словно очнувшись, набросился на меня:

- Ты чего это по лесу бегаешь? Я тебе где велел стоять? Сейчас же иди на место и никуда оттуда ни шагу. Я отбой дам рожком.

Бегу обратно к своей сосне и с огорчением замечаю, как рядом с ней через тропу шмыгнула лисица. Сколько зайцев и лис ушло от меня из-за моего нетерпения, отсутствия должной выдержки. Надо всегда слушаться голоса разума, не поддаваться азарту, ведь уже не юнец.

А гон уже приближается к железной дороге Нежин – Прилуки. Если заяц перейдет ее – пиши пропало. Но в это время послышался нарастающий шум поезда и вскоре голоса пошли вправо к опушке и повели вдоль нее в сторону отца. Как там мой родитель, не зевнет ли косого? Нет, не зевнул. Стучит одиночный выстрел, а через пару минут и гон прекратился. Значит, «с полем», батя.

Подошел Ведмицкий, явно довольный работой своих «пацанов» и первым нашим трофеем. Я рассказал ему о лисе, которая прошла здесь, когда я ходил к нему, и показал ее след.

- Вот видишь, что получается, Женя, - по-дружески выговаривает Максимыч. – Ну, ничего, еще раз тебе наука будет. Я сейчас поставлю собак на след и, думаю, мы ее заберем.

Он трубит в рожок, подзывая гонцов. Первым показался Буян. Не добежав до нас шагов тридцать, наткнулся на лисий след и заревел полным голосом. Тотчас залилась в стороне Флейта и пошла наперерез. Гон пошел в правый угол, где густые кустарники. Максимыч, еще раз приказав мне стоять на месте, двинул в том направлении. Гон все больше удалялся почти по прямой, а затем, еле слышный, пошел в углу леса на больших кругах. Иногда он затихал, вообще сходил со слуха, затем голоса вновь нарастали. Прошло не менее сорока минут, пока до меня не докатилось гулкое эхо выстрела – Николай Максимович дымняком ударил. Затем и гон затих. Вот и Максимыч с трофеем.

Пока я размышлял, что делать дальше, пропел рожок – сигнал к сбору. Сошлись в условленном месте, на центральной дороге. Трофеи - зайца и небольшую охристую лисичку, повесили на сучья деревьев. Перекусили, обменялись впечатлениями. Максимыч аж светится от радости и гордости за своих собачек, все их нахваливает. А они невозмутимо рядом сидят, зорко наблюдая, не бросит ли кто косточку или кусок хлеба. Отдохнули часок, и мы с отцом вновь пошли на свои места, а Максимыч, порская, ушел с собаками поднимать других зайцев.

И вот я снова под сосной и с нетерпением жду гона, но в лесу стоит тишина. Где-то далеко на поле стукнул дуплет, затем одиночный выстрел – и там охотники ищут свою удачу. Солнце, пройдя зенит, уже начало опускаться к горизонту, когда гончие подняли зайца и горячо погнали. Буян отдавал голос скуповато, но мерно, а Флейта на высокой ноте лила и лила взахлеб, примолкая только на довольно редких сколах. Гон идет к Красному мосту, сворачивает направо, движется вдоль насыпи и снова забирает правее – заяц должен пройти где-то недалеко от меня. Крепко сжимаю ружье у груди, стреляю глазами по сторонам, во рту пересохло. «Ай-ай-ай-ай» - все ближе жмут гонцы, а вот и серое пятно замелькало вдалеке среди сосен. Изящным прыжком вымахнул на тропу русак, присел, поводя ушами, и легко, чуть подбрасывая задние ноги, покатил ко мне. Как завороженный, смотрю на него и выжидаю, когда он приблизится на верный выстрел.

Кажется, пора… Бросаю приклад в плечо, но заяц, заметив мое резкое движение, неожиданно и так же стремительно сбрасывается почти под прямым углом влево и уже мелькает среди деревьев. Стараюсь поймать его на мушку в просветах, но заряд дроби все-таки влепился в сосну. Невезуха...

В лесу замелькали, приближаясь, пестрые рубашки гонцов. Жарко дышащие разинутые пасти, языки набок. Промчались к месту скидки косого. Крутнулись вокруг, снова натекли на след и погнали дальше. Гон продвинулся к опушке леса, голоса сразу зазвучали значительно слабее – пошли по полю на Русовые сосны. Вернется ли заяц обратно? Если нет, то никаких надежд на успех в сегодняшней охоте у меня не остается. Короткий зимний день уже уходил, лес мутнел, туманился, скоро и стрелять будет трудно. Оставаться на месте уже бессмысленно, надо выходить к полю. По следам гончих выхожу на опушку.

Под ней идет наезженная санная дорога. Глянул вправо – стоит на ней, шагах в двухстах от меня, отец и машет мне рукой, показывая на Русовые сосны. Он тоже, видимо, надеется на возвращение русака. Еле слышный гон идет уже в далёких соснах. Они небольшие и заяц там вряд ли долго задержится. В облаках еще сквозило низкое солнце, нежно и слабо окрашивая в золотые тона снега лежащего передо мной зимнего поля. И вдруг я замечаю на этой бледно-золотистой равнине бегущего от леса в мою сторону зайца. Он уже приближался к средине поля и шел стремительно и легко. Спустя мгновение из сосен вылетел смычок и залился по зрячему. Первым по следу бежит Буян, чуть в стороне и немного поотстав – Флейта. Все громче, уверенней и звонче звучат голоса, нажимая косого, а он все ближе и ближе приближается ко мне. Заранее поднимаю ружье, чуть опускаю стволы, чтоб не мешали смотреть, и жду. Пятьдесят, сорок шагов остается… Выцеливаю зайца под передние лапы и жму на спуск. И как глубоко, физически ощутимо пронзила меня радость, когда вслед за выстрелом косой кубарем полетел через голову и неподвижно застыл на уже потемневшем снегу. Пошел к нему, а тут и собачки набежали, и каждая в благодарность получила пазанок. Несу свой трофей в руках навстречу подходящему отцу. «Молодец, сынок, - сказал он теплым голосом, – радуюсь за тебя от души».

Выходим на центральную лесную дорогу. Максимыча искать не пришлось – он сам спешил к нам навстречу. Подойдя и широко улыбаясь, поздравил меня «с полем», а я в подробностях рассказал ему о последнем гоне, не забыв искренне похвалить его питомцев. К машине мы пошли, когда за синими ледяными тучами ещё слабо играла заря, на снегу дрожала лиловая зыбь, а в разрывах туч уже появлялись и исчезали крупные зимние звезды.