Хорек

Юрий Яниш

Декабрь, 2020 год

Сегодня роль дичи играла водяная курочка. Честно говоря, играла скверно: заметила меня на совершенно невообразимом расстоянии и проворно улизнула за кулисы, под тростниковый занавес. Устроившись поудобнее напротив того места, где в последний раз мелькнул её озорной чёрно-белый снизу хвостик, я стал ждать у моря погоды: птица с наименьшей вероятностью могла появиться там, где была напугана.— Не всё ли равно,—вяло размышлял я.—После привольных лугов Сумщины, потаённых утиных заводей и бекасиных кочкарников—унылые отстойники сахарного завода вблизи большого города... Пусто.

Вскоре я с изумлением отметил, что перестал верить в успех предприятия: следовательно, я сперва на что ­то надеялся! Чтобы не погибнуть от скуки (комаров и тех не было), я принялся следить за полётом ржавых ивовых листьев. Под порывами промозглого уже ветра они сыпались косым дождём на воду, на берег, на мои коле­ни: осень. Внимание моё давно привлёк лёгкий шорох слева, в корнях кустарников. Сперва я насторожился, потом—не курочка!—перестал его замечать, потом заинтересовался снова.Сначала из бурой травы выскочила поле­вая мышь,—великолепная рыжуха с тёмным «ремешком» вдоль спинки. Она делала неве­роятные прыжки, мчалась, не разбирая дороги, и в конце концов пробежала по моим сапогам. Где она делась после этого, я не заметил: из той же реденькой травы выметнулось тонкое гибкое тело. Чёрный хорь! Он не бежал, а по­змеиному переливался, стремительно перетекал с места на место. Непонятно, преследовал ли зверёк свою жертву по следу или «на глазок». Я невольно залюбовался ловким хищником: этакая чёрная с белой мордашкой, подвижная, как ртуть, мышиная погибель. И столько нео­писуемой грации было в его движениях, и так всё происходило быстро и почти бесшумно, что совершенно не верилось: это всерьёз, жизнь и смерть. Всё очень быстро и кончилось. Хорь так темпераментно исполнял свои обязан­ности, что с разбегу ткнулся носом в мой кар­ман (я сидел на земле), ошалело затормозил «всеми четырьмя»; я, честно говоря, немного струхнул,—куньи—животные агрессивные, и укусы их не сулят ничего приятного; у меня под штормовкой отчаянно завозилась мышь, а дежурным краешком глаза я заметил, как из камыша напротив показалась «моя» курочка.— Пошёл вон!—дурным голосом заорал я и выстрелил, стараясь не задавить мышь. Дым, гром, всё обратилось в паническое бегство: курочка—в заросли прямо передо мной, хорёк—в заросли слева, а мышь—в заросли справа от меня... А я сижу в центре этого переполоха, смотрю, как плывут по воде пыжи,—и смешно мне, и немного неудобно. Ну, кто за язык тянул кричать на хорька?! Он бы и так убежал, как только я вскинул ружьё. Нашёл, кого опасаться! И «курицу» сидячую, как в тире, промазал. Правда, отговорка есть: мышка бежала, хвостиком махнула... Непривычно как-то стрелять, чувствуя шевеление под одеждой!

Посидел ещё немного, поуспокоил нервы, да и осознал вдруг: ведь всё закончилось наилуч­шим образом, все живы. И вечное состязание продлится, в данном случае, моё—с курочкой, хорька с мышью. А могло ведь и прерваться. Так что и жалеть особенно не о чем.