Осенний этюд

Юрий Яниш

Январь, 2021 год

Редкие снежинки лениво чертят пространство за окном тамбура. Электричка, замедляя ход, подбирается к станции. Жёсткий свет нехотя тлеющей зари, чётко прорисованные на его фоне переплетения проводов, сдержанный шум и толкотня пассажиров в проходе. Кто-то нетерпеливо чиркает спичкой, за стеклом проплывает вокзал, голые тополя, одинокие фигуры людей. Вот показалась приземистая постройка, типичный блокгауз, чтобы спасаться от индейцев и прочей напасти.

Не оставляет давно знакомое ощущение нереальности происходящего. Как бы со стороны вижу себя, отстранённо прижавшегося к стене, чтобы не мешать выходящим, но и чтобы не иметь с ними ничего общего: сегодня меня не касается ни одна из житейских проблем. Как всегда, загадываю полушутя, - если поезд дотащит меня до стилизованной женской фигурки на стене «блокгауза», охота будет удачной. Ведь всё, что происходит вокруг меня – охота!

Она началась ещё вчера, когда я после работы укладывал в рюкзак плащ, топорик (уж он-то мне точно не понадобится), еду, патроны с «девяткой»; когда снова и снова осматривал ружьё, целился навскидку в чучело ушастой совы на стене; когда с наслаждением пил чай, читая подшивку столетней давности журнала «Природа и Охота» в замечательно пахнущем переплёте. Запах детства. Потом короткий, утомительный сон, не более трёх часов – сложное переплетение кошмара (проспал!) и предощущения счастья. Снова чай, на этот раз обжигаясь, наспех. Гулко отдаются шаги в притихших тёмных улицах. По традиции третий вагон (вдруг приятель всё же сможет вырваться…), нетерпеливый перестук колёс, тусклая лампочка в тамбуре (я-то по делу, а люди куда едут? – в вагон не протиснуться!). И вот – остановка, мягкий толчок. Охнула женщина, кто-то ругнулся вполсилы. А поверх голов видно, что снежинки, до этого проносившиеся за окном наискось, плавной дугой, вдруг начали падать отвесно, в полном соответствии с законом земного тяготения. Оживлённее зашаркали ноги, вереница людей поползла из вагона на слякотный перрон, повеяло сыростью, запахом шпал и прелых листьев. Снежок незаметно перешёл в надоедливую морось, грозящую разгуляться холодным дождём: ноябрь на пороге, и подарков от погоды ожидать не приходится. Уже можно и в вагон пройти, и сесть, - мало кто держит путь дальше узловой станции. Но садиться не хочется, через четверть часа будет полустанок, а ещё минут через пять – «место моего назначения». И я трясусь дальше в холодном и прокуренном тамбуре, с удовольствием отмечая, как вплотную к путям подступает молодой сосновый лес, над которым сумрачно высятся суховершинные дубы.

Приехали. Торопливо шагаю за прогрохотавшей к переезду электричкой, спешу поскорее отрешиться от людей, машин, запаха железной дороги. Ревнивым профессиональным взглядом отмечаю, что среди прибывших, кроме меня, охотников нет. Дождик усиливается, однако в облаках видны не просветы ещё, но смутное их ожидание. Это вселяет надежду, хотя, если разобраться, что нам дождь!

У самого переезда встречаю средних лет мужчину, в чехле ружьё, в глазах печаль. Оттуда. Ночевал на берегу, продрог как собака – планировал пострелять уток до прибытия конкурентов. Не явились ни те, ни другие… «Пост сдал – пост принял»! Сегодня я не утятник, моя дичь от меня не уйдёт, лишь бы зазимок не стронул её раньше времени.

С трудом сдерживая волнение, подхожу к отстойникам сахарного завода. Ветер разорвал облака, и дождь прекратился. За неделю уровень воды немного повысился, но в длинных сапогах пройти можно почти везде. В квадрате отстойника много мест, где совсем мелко, видны грязь, кочки, полёгший рогоз. Собираю ружьё, заряжаюсь, и едва схожу с дамбы – слева порывается гаршнеп. Еле слышно «тюркает» на подъёме и трепещущим, неуверенным полётом тянет направо. Второпях делаю позорный промах, но он садится вблизи, не далее дистанции выстрела. Спешу к перемещённому, обыскиваю каждую кочку, осматриваю каждую былинку. Здесь он, материя не исчезает. И вдруг – чудо, я вижу его. На заломленном в воде стебле рогоза, вытянув клюв, золотым слиточком лежит Птица Счастья! Яркие продольные полосы на спинке и пестрины на крыльях заметно контрастируют с ещё зелёной рогозиной. Ощущаю какое-то парализующее наслаждение, как пойнтер на стойке. Шаг, другой, взлёт… после меткого выстрела мир как бы засиял. Разгорается уже удачный охотничий день.

Лезу в самую топь, обхожу одну мочажинку за другой. Нервы напряжены до предела, сердцу тесно, долго так не выдержать. На границе сплавины и чистоводья молча рвётся круто вверх бекас. Желтовато-бурой молнией уходит влево и, настигнутый выстрелом, продолжает чертить в воздухе высокую дугу от кочки, где выковыривал червячков, до небольшого водяного окошка. Миг прикосновения всегда волнует. Помедлив, поднимаю трофей за крыло. С поникшего клюва скатывается капля воды, бесшумно исчезает в ряске. Ряска прилипла к ногам птицы, к её восхитительному рыжеватому хвосту. Стряхнув зелёные листочки, осторожно опускаю добычу в ягдташ. От выстрела снялись в стороне ещё две пары бекасов, последние за этот день. Наверное, пролёт пошёл на убыль, третьи сутки летели снегири, и «красная дичь» почувствовала близкое похолодание.

В соседнем отстойнике – открытые участки местами топкой грязи, лужи. Кое-где поднимаются куртины тростника, и всё вокруг истоптано коровами. Земля чуть прикрыта увядшей травкой. Место кормное, крестики следов, дырки от клювов и белые пятнышки помёта подтверждают, что ночью здесь жировали и бекас, и гаршнеп. Но бекас утром переместился в крепь, а вот гаршнеп спокойно мог залечь в коровьи следы (недаром одно из его названий – подкопытник), забиться в траву до вечера. Не спеша обхожу полянки между островками осоки, болотного хвоща, камыша. Вода из отстойника ушла, но гаршнепу достаточно самой маленькой лужицы или просто сырой земли.

Так оно и есть. После очередного торопливого промаха беру себя в руки, следующего отпускаю шагов на двадцать и только тогда вскидываю ружьё. Упал! С трудом нахожу его среди пожелтевшей травы на фоне бурой земли. Раскинув крылья, гаршнеп лежит вверх спинкой, клювом ко мне. До чего же он красив! Одет наряднее бекаса, по спине и голове – яркие золотистые ленточки. Тёмные пятна с металлическим, в зелень, блеском, рыжий хвостик, голова покруглее бекасиной, с единственной чёрной полоской, клюв короче и – большие круглые глаза. Лежит на ладони как драгоценный камень, осенняя награда за труды и терпение.

Больше стрелять не стал, перегорело. Выбрался на берег, смотрю – не очень высоко летит пара крупных гусей, скорее всего, гуменники. Старательно, тяжело и мощно работают крыльями, и у того, что ближе, недостаёт махового пера: картечина выстригла? Прошли стороной, утянули за лес, и так грустно стало, что вот и ещё одно лето не вернётся – слов нет…