Последняя косуля.

Б. АТРАСЕВИЧ.

Май, 2003 год

Памяти моего друга посвящаю.

Такого друга мне не найти больше и, тем более, не забыть никогда. Сколько было вместе пережито. На каких только охотах и в каких только переделках мы с ним не бывали, и всегда выходили с честью. А совместные, один на один, ночевки. То в стоге сена, то в палатке, то в лодке, а то и просто у костра. Любили мы с ним участвовать и в коллективных выездах, но наилучшие впечатления и воспоминания остаются, конечно же, от наших "парных" выездов, когда никто уже не мог вмешиваться в наши отношения и "беседы"

Знакомство наше произошло, как это часто бывает в жизни, совершенно неожиданно. В сентябре, на очередную охоту по утке, при коллективном выезде, отец и сын Гуси (от фамилии Гусевы) взяли с собой на охоту молоденького, четырех-пяти месяцев от силы, дратхааренка.

—Не рановато ли? — спросил я у них. — Клещей только на болоте в лозах нахватается.

—Ничего, — ответил Гусь старший, — пусть привыкает. Мы его уже и на "Прогрессе" пару раз обкатывали, да и к выстрелу приучали.

—Ой, хлопцы, поспешаете вы, поспешаете. Так до времени и испортить щенка недолго, — подытожил я, зная, что они впервые завели собаку, а литературы никакой не читали и давали щенку "уроки", как Бог на душу положит.

А сам прикипел взглядом к щенку. По всему видать — породистый, добротный. Видимо, уже тогда пробежало что-то между нами, потому как щенок, почувствовав мой умиленный взгляд, встал и пересел поближе ко мне.

После охоты, на обратном пути, Леха, Гусь-младший, стал жаловаться, что вот, мол, жена недовольна: дите малое, а тут еще щенок не к месту. Да и работе мешает. Гусь-старший молчал, никак не реагируя на тирады сына. А тот все не унимался и продолжал ныть. Тут я не выдержал и сказал, обращаясь к Гусям:

—Братцы, не мучайтесь. Отдайте щенка мне. Я из него "человека' сделаю. Запомните непреложное правило собаководства: если в семье хоть один человек не любит животное, то держать собаку в доме нельзя!

Гуси неопределенно переглянулись и призадумались.

На очередной остановке "до ветру" они отошли в сторонку и о чем-то "бурно" побеседовали. Сын поминутно разводил руками, а отец усиленно тыкал в него указательным пальцем. Так и сели в "кунг" разгоряченными. Успокоились только перед самым Киевом.

В Киеве, когда прибыли на место "распаковки", Гусь-старший подошел ко мне и сказал:

—Мы с Лехой приняли решение. Забирай, Евсеич. Мы верим тебе.

—Спасибо, Степа, — ответил я.

Тут же при свидетелях ударили по рукам о цене и о магарыче для остальных на очередной охоте. Когда я взял в руки поводок, щенок лишь пару раз скульнул, порываясь к Гусям. Те продолжали стоять.

—Уходите, — дружелюбно, но настойчиво сказал я.

При подходе к моему подъезду щенок уже терся о мою левую ногу. Дома при виде этого "чуда" все обрадовались. Они еще помнили всеми нами любимого английского сеттера, так неожиданно сваленного коварной болезнью.

Так состоялась наша с Райтом, как мы назвали щенка, любовь с первого взгляда. Но на первой же охоте, когда Райту перевалило уже за год, с нами произошел казус. Один из моих друзей, Юрко Козак, сбил лыску. Та плюхнулась в воду где-то метрах в двадцати от берега. Козак подошел ко мне:

—Ну-ка, проверь Райта на подачу. Я подал команду:

—Вперед! Ищи!

Райт бросился в воду. По всему было видно, что он уже взял птицу зрением. Но... Доплыв до нее и понюхав, только обогнул ее по кругу и поплыл к берегу. Все, кто был рядом, иронично захихикали и стали в сторону меня и Райта отпускать "похвальные" комплименты. А Райт-то тут причем? Это же я не приучил его к запаху лыски. Должен заметить, что всю оставшуюся жизнь Райт с презрением относился к этой птице. При попытках дать ему обнюхать лысуху он демонстративно отворачивал голову, а взгляд его при этом как бы говорил: не знал, не знаю, и знать не хочу! Со временем и я перестал стрелять по этой дичи, которая толком-то и летать не умеет. Летит медленно, как кукурузник, и только по прямой. Ни виражей тебе, ни горок. Поймал лысуху на мушку, чуть-чуть сделал выноску, шлеп — и твоя. Мало в такой стрельбе интереса. Разве что для еды.

Прошел еще год. Райт заметно возмужал, окреп, грудь его расширилась, взгляд поумнел, начал работать по-настоящему. В общем, не мог я нарадоваться на своего друга. Куда бы ни завалилась птица, в какие бы крепи или непроходимые кустарники ни упала, обязательно прорвется, найдет и притащит к ногам хозяина. Бывало, что смертельно раненая утка, перестав махать крыльями, на "бреющем" полете, по касательной "ложилась" чуть ли ни за полкилометра. Он все равно ее добирал. Частенько он выручал и моих товарищей по охоте. Любая работа была ему в радость. В общем, стал он всеобщим любимцем. Вот, к примеру, один из случаев. Как-то охотились мы на болотах, ныне давно осушенных, в районе села Жердова, совсем рядом с Киевом.. Мышкове, Затайне, Босе и так далее. Сколько было болот! И птицы было вдоволь. Куда все подевалось? "Мелиораторы!" Ничего там толком и не выросло. Теперь на тех местах дачные поселки стоят, но погреба выкопать нельзя, грунтовые воды близко. Ну, так вот.

Отстреляли мы вечернюю зарю и решили заночевать у стога сена среди болот. Небо чистое, звездное, полная луна светит. Безветрие, тишина. Только с болот то слева, то справа слышно довольное покрякивание селезня или переливчатый свист чирка. Нет-нет, да и ухнет загадочно выпь. Красота, идиллия!

Поужинали, делимся впечатлениями. Конечно, не каждый нашел сбитую дичь. Тут и подошел ко мне Семен, начинающий охотник:

—Евсеич! Тут совсем рядом, метрах в пятистах, в старый непролазный камыш упал у меня крыжень. Сидит там, крякает, а пролезть невозможно. Давай попробуем. Если Райт достанет — с меня бутылка.

—Ну, пошли, показывай.

Подошли к краю болотца. Смотрю, луна освещает стену трехметрового застарелого камыша. Когда за "стеной" — кряк! И хотя осторожно крякнул подранок, Райт тут же напрягся, но без команды ни с места.

—Вперед!

Райт ткнулся грудью в "стену", но не тут-то было. Годы мощно сплели растительность. Давай он искать какую-нибудь нишу или слабое место, или лаз ондатры. И что-то нашел. Послышался треск ломаемого грудью камыша, потом хлюпанье и учащенное дыхание собаки. Эта "возня" длилась около четверти часа. Наконец показался Райт. Он дышал, сопя носом, значит, что-то несет. Райт не сразу подбежал ко мне, а остановился передохнуть, не выпуская добычи из пасти.

—Фу, Евсеич! Он вместо крыжня корч какой-то вытащил! — вдруг разочарованно изрек Семен. Действительно, в неярком свете луны казалось, что Райт держит в зубах что-то неодушевленное и превышающее по размерам утку. Я сам подошел к отдыхающему Райту. В зубах у него был еще живой матерый крыжень.

—Сам ты корч! — сказал я Семену. — Иди сюда, да глянь, какого красавца тебе вымучил.

Подошел Семен. Я осторожно взял подранка и положил его животом себе на ладонь.

— Смотри, корч!

Но Райт тут как-то заволновался и произошло неожиданное. Крыжень вдруг сорвался у меня с ладони и, вероятно, из последних сил полетел низко-низко над луговиной куда-то в темноту. Райт бросился вдогонку.

—Как же так! — взъерепенился Семен. — Вы такой опытный охотник и такое допустили. Кому вы поверили?

—Не спеши с выводами, а то "втомышься", — сказал я ему.

Через некоторое время мы услышали топот возвращающегося Райта и сопение его носа. На этот раз он крыжня додавил, дабы не произошло очередного казуса.

—На, цепляй на удавку!

С довольным Семеном мы вернулись к стогу, где уже сам Семен рассказал охотникам об этом эпизоде со всеми подробностями, распаляясь при этом неимоверно.

—Ну, а теперь самое главное, — продолжал Евсеич. Открылась охота по копытным. А был я в то время председателем охотколлектива. Послали заявку в Совет на лицензии. Октябрь — тишина, ноябрь — то же. В конце ноября посылаю в Совет секретаря нашего, Бушуя, бывшего фронтового летчика, почетного охотника.

—Иваныч, может ты их там урезонишь? Надень-ка свои боевые ордена, да пробейся к самому председателю.

—Добро! Попробуем! Есть еще порох...

И поехал. К концу рабочего дня врывается Бушуй ко мне в кабинет радостный, веселый, в прямом и переносном смысле, потому как уже "под мухой".

—Есть две лицензии, есть!

—Значит, кабан и косуля. Молодцом!

—Не-не. Кабана пока не дали. Дали две косули. И куда! В Тетеревское. А там у меня старший егерь, сослуживец мой. Правда, не летчик, а технарь, но все равно авиатор.

В пятницу с обеда выезжаем на двух УАЗиках в Поташню на центральную базу хозяйства. Засветло уже там. И с нами Райт. Не его это дело, копытные, но случилось так, что оставить его было не с кем. К тому времени ему было уже более шести лет. Красавец в расцвете сил и работяга хоть куда. Поужинав, переночевали в комнатушках базы. Как раз на всех хватило койко-мест. Поутру начальник хозяйства, оформив все, как положено, сказал:

—Сейчас дам вам егеря и — к леснику. Участок указан. А к вечеру сюда.

Тут Бушуй и подкатился к нему.

—Нам бы Мироньиа. А, Михалыч? Воевали вместе.

—Так он же в Блидче. Это совсем на другом конце хозяйства.

—Да ничего, — встрял я. — Бензина у нас хватит. А фронтовиков уважить надо. Давно побратимы не виделись.

—Ну, давайте, — сказал начальник. — Да не заблукайте в лесу. Я ему позвоню.

—Это уж наша забота.

И поехали. Через полчаса были в Блидче. Заблудиться мы никак не могли: у Бушуя была квадратурная карта.

Подкатили к дому Мироныча. Дом был не очень большой, но крепкий, из дерева, обложенный кирпичом, с просторной верандой. Двор был окружен красивым резным штакетником, и сам был вылизан и ухожен, с летней беседкой, с цветником и с детскими, сделанными с душой, качелями.

Мироныч встретил нас приветливо. Конечно, первым подошел к нему Бушуй. Они обнялись, потерлись щеками, что-то говорили. Мы стояли в стороне, не мешая старикам насладиться встречей.

—Ну, — наконец сказал Мироныч, — прошу к нашему шалашу, на сниданок. На пустой желудок какая охота, откуда силам браться. — И указал рукой на веранду.

Мы вошли. И тут было сделано все любовно. Посреди веранды, на всю ее ширину, стоял рукодельный стол из дубовых досок и две длинных лавки, тоже из дуба. Все это было чуть ли не отполировано и не требовало никакой покраски. Сама же веранда была так красиво остеклена, что ее оконца скорее напоминали витражи, разве только не

цветные.

Вошла жена, женщина с "щирым" украинским лицом. Окинув добрым взглядом нашу снедь, спросила:

—Хлопці! А не підкинути вам вареничків з картоплею та капустою?

—Да не откажемся, — ответил за всех Бушуй. — За нами не заржавеет.

Все заулыбались.

Через несколько мину, на столе стояла здоровенная миска с парующими варениками и две глубоких тарелки со сметаной. Ну, впрямь, как у Гоголя!

Как мы не рвались на охоту, но пришлось уделить не менее получаса трапезе и беседе. Вошла девочка лет двенадцати, дочь Мироныча, Лена. Бушуй тут же подошел к ней и вытащил из внутреннего кармана две плитки шоколада с двойным намеком: "Аленка" и "Гвардейский". Вот бестия, все предусмотрел! Порылись и другие охотники по карманам, ведь и среди нас, охотников, есть немало сластен. В результате на краю стола возле Алены оказалась целая горка сладостей: конфеты, печенье, пряники, вафли, пастила и даже только появляющаяся тогда у нас жвачка.

Отзавтракав, заторопились. Мироныч дал последние наставления:

—Зайца и лису — можно. Надеюсь, у всех по пуху сезонки есть. Остальное — ни-ни. Ну, а теперь — в путь.

Охотились прямо в центре угодий, на стыке 1,3 и 4 секторов. Ландшафт в этом месте слегка холмистый. Четырех охотников, в том числе и меня, Мироныч выставил на номера. Остальных восемь человек забрал с собой на автобусе в загон.

Стоим. Райт привязан поводком к молоденькой, но прочной сосенке. Ожидание. Выйдет, не выйдет? В низинке скучает водитель и пытается закурить. Я грожусь ему сначала пальцем, а потом и кулаком. Когда наконец-то раздаются крики и гиканья приближающихся загонщиков. Слева раздается одиночный выстрел. И вдруг как мираж возникают три косули, не далее, чем в тридцати метрах преодолевают бугор. Бью дуплетом по первой. Она скатывается, кувыркаясь через голову, в небольшой распадок. Две другие, резко развернувшись на девяносто градусов, уходят.

—Готова! — говорит водитель.

Ан нет. Из лощинки не бодро, но все же ходко, выскакивает коза и уходит вслед за двумя. Досадно. Мысленно ругаю себя последними словами за неудачный выстрел. Мазила!

—Спустите Райта! Он ее додавит! — предлагает водитель.

—Нет!

А Райт, услышав выстрелы, увидев коз и, вероятно, учуяв запах крови, стал метаться на поводке и скулить с подтявкиваниями. Зайца-то он гонял.

—Да не сможет она далеко уйти после такого кувыркания. Спустите!

—Нет, — уже менее уверенно говорю я, а сам отстегиваю карабин от ошейника рвущегося в бой Райта.

Он тут же рванул, низко наклоняя голову, по кровавому следу. Я стою в ожидании голоса о добыче. Через пару минут с той стороны, куда ушли козы и Райт, раздается одиночный выстрел, а потом и дуплет. И тишина, за которой последовал четко уловимый треск мотоцикла. Достаю свисток. "Играю" нашу с ним мелодию раз, второй, третий и т.д.

Собрались охотники. Взята одна коза. Объясняю ситуацию. Охота, конечно же, была прервана. Все усилия были брошены на поиски собаки. Но тщетно.

Приехав на базу, мы рассказали егерям о случившемся. Выслушав, один из них сказал:

—Скорее всего, вашей собаки уже нет в живых. Браконьеры! Им не только собаку, человека грохнуть ничего не стоит.

Но я все-таки не терял надежды. Автобус ушел в Киев, а мы с Бушуем заночевали на базе, и на следующий день квадрат за квадратом прочесали по упомянутой карте весь околоток нашей охоты. Безрезультатно.

дома встретили меня с недоумением:

—А где Райт?

—Не знаю, — только и вымолвил я и, не стесняясь, заплакал.

В течении почти двух месяцев я и мои друзья пытались найти или хотя бы вычислить судьбу Райта. В конце февраля ко мне зашел Бушуй.

—Я тут включил свои старые связи. Нет твоего и нашего Райта. Но ребята из органов вычислили одного из браконьеров. Нужно только согласовать выезд. Как ни странно, "вычисленный" оказался в той же Блидче. Когда он вышел из своей полуразвалившейся хаты (а своей ли?), все стало ясно. С опухшей физиономией, с заплывшими до щелочек глазами, с синюшным цветом рожи, в галошах на босу ногу. Бомж-босяк! Он и упиваться- то не стал, а только противно прохрипел:

—Это не я. Это Петро.

—А где этот твой Петро?— Да тута же, в этом селе.

—Поехали.

По дороге бомж рассказал, как на них, еле плетясь, вышла коза. Одним выстрелом добили ее. А тут, откуда ни возьмись, выскочил пес.

—Сам ты пес, — не выдержал я.

—Ну, он сел на козу. При попытке подойти он зарычал на нас, ну, Петро и врезал ему дуплетом. Потом и козу, и собаку загрузили в коляску и — ходу. Собаку сбросили в речку и к Петру.

—Хватит! — опять не сдержался я. — Дальше не интересно.

Подъехали к дому Петра. Высоченный глухой забор. Громадная домина. Широкий двор. В сарае свиньи хрюкают, коза блеет, мычит корова. По двору гуси, утки, куры разгуливают. Противно цвиркают и кулдычат индюки. На цепи огромный ублюдочный пес. На лай пса на крыльцо вышел хозяин. Он тоже сразу понял, что к чему, но начал было упираться, пока не ткнули ему в нос красную книжицу да еще сказали, что "подельничек" его, бомж, уже сидит у нас в машине.

Видал бы ты его рожу, Коля. Жирно-сытая. В глазах страх, перемешанный с ненавистью. Брюхо на выкате. Баба его так и не вышла. И детей у них, жабодавов, не было. И зачем только такие на свете живут?

Я открыл паспорт Райта:

—Узнаешь? — ткнул я пальцем в фотографию. Мурло молчало.

—Читай, подлец, что под фотографией написано, — и сунул паспорт ему под нос.

Он отупело и бессмысленно смотрел в паспорт., А под фотографией Райта крупным шрифтом было написано: "Собака взята под охрану Закона".

—Понял, нет, куркуль вонючий?

И подошел к "ребятам с нашего двора".

—Все, хлопцы, с меня достаточно, хватит. Я этой подлюге хотел в глаза заглянуть. Ничего я там, кроме подлости и страха, не увидел. Я б ему, живодеру, три козы за Райта отдал бы. А дальше дело ваше уже.

—Да ты, Евсеич, не волнуйся. Мы его на изнанку вывернем по полной программе.

"Мальчики" вошли в хату. Через некоторое время они вынесли оттуда два ружья. Браконьер плелся за ними до самой машины и слезно бубнил:

—Тільки у суд не передавайте. Тільки у суд... Усе поверну і заплачу.

Что он мог мне вернуть и заплатить? Через некоторое время пришел, правда, мне по почте какой-то обезличенный перевод на какую-то смехотворную сумму, где-то рублей в двести.

Вот в какую сумму оценили моего друга Райта!?

С тех пор я больше на косуль не охочусь.