Зона отчуждения

В. Лютый

Август, 2011 год

(Отрывок из рассказа)

К вечеру похолодало, и Вилор решил протопить печь. Выгреб золу, принес из дровяника бересты на растопку, аккуратно уложив на колосники полешки, чиркнул спичкой. В окне мелькнула чья-то тень, в дверь постучали. На пороге стоял Тимоха.

-Проходи,– обрадовался он нежданному гостю.

-Шо, паря, ковтнем за мое здоровье, – Тимоха поставил на стол поллитровку, видно, прихватившую по дороге в ларьке. Доставая из карманов сушеных карасей, он приговаривал: «рыбку сам поймал, сам приготовил…» – Тимоха говорил тихо, слегка шепелявя и почти не открывая рот – будто живой робот с шевелящими губами. Он повесил куртку на вешалку, шапку примостил наверх, присел к столу, поразив своей худобой. Перед Вилором сидел мальчишка, с натянутой кожей на осунувшемся скуластом лице. Трудно было поверить, что перед ним Чингачгук, как представлял его Бабарыко, – специалист высшей пробы по наганиванию на стрелков диких зверей. И только сеть глубоких морщин, взгляд не детских глаз, просвечивающиеся через кожу синие жилы на руках, седина выдавали в нем взрослого мужика.

-Тебе-то можно, плохо не будет? – с участием спросил Вилор.

-Ты шо, паря, не боись, мне от этого не бывает плохо. – Выпили по рюмашке, закусили. Разлили еще. Вилор смотрел в глаза Тимохи, наполненные какой-то внутренней болью, и чувствовал, что он пришел неспроста и молчит до поры.

- Ты знаешь, какой у Бабарыко бизнес? – наконец спросил Тимоха.

-Догадываюсь.

-Кабанов, лосей в зоне бьют, у себя то, ничо не осталось, мясо развозят по ресторанам… ты чахобили из свинячьего пениса и яйцев пожилого вепря ел?.. меня Бабарыко угощал, – Тимоха хотел засмеяться, но закашлял, – шутка, не бери в голову, а если серьезно… цепочка у них отработана, комар носа не подточит. Крышуют свои люди из МВД. Но я тебе этого не говорил.

-Тогда зачем сказал? – Тимоха не ответил, что-то неопределенное хмыкнув.

-Лошади Пржевальского… тоже его работа? – Тимоха молчал, уставившись на лафитник. – Как же так… повсюду посты, охрана… – размышлял вслух Вилор.

-Про лошадей не скажу, не знаю. Скорее мажоры, ради адреналина беснуются… А насчет постов, наивный ты, паря, у них все схвачено... В зоне кто браконьерничает?.. Свои, я два раза тайники находил с битыми лосями, кабанами для отгрузки… приезжие с ксивами, но тем мясо не надо, те утверждаются. Кабаны, косули людей не боятся, подходят вплотную, стреляй – не хочу. Я в последний раз чуть концы не отдал, думаешь, для себя в зону ходил?.. А эта сволочь с приезжими пьянствовал, делов им до меня…

-Деньги то получал?

-Ну, получал… а куда мне деваться? – Упоминание о деньгах звучало для Тимохи, как приговор с нехорошей формулировкой. Вилор знал, что у него трое детей, больная мать, жена, которую видел в магазине, затурканная работой по дому, Тимохиными выкрутасами, – выглядевшая старухой, и как трудно Тимохе прокормить семью на егерскую зарплату.– «Больше меня в зону калачом не заманят. Налей еще…» – Откровение Тимохи для Вилора оказалось полной неожиданностью. Он ощутил к нему прилив нежных чувств, захотелось обнять, крепко пожать руку: «Вот ведь, размочила вода лежачий камень на душе, а я про него такое...», – думал он о Тимохе, последних событиях в охотхозяйстве, ощущая при этом свою беспомощность, «ну, узнал… а что дальше? кто остановит этот беспредел?».

Вилор вспомнил как, ездили с Бабарыко отстрелять кабана для научных целей, в зоне работали зоологи из Швеции, местных егерей тогда по какой-то странности сократили. Там, в зоне и столкнулся с одним чиновником, с кем познакомил их Самохвалов. Тот вышел из джипа, закурил, и явно кого-то поджидал. Повстречайся они в городе, да еще в камуфляжной одежде, наверняка бы, сделал вид, что не знает, но тогда знакомец расцвел в улыбке, протянул руку:

-А что вы здесь делаете?

-Мы то?.. – растерялся Вилор, не ожидая прямого вопроса, – да вот кабана отстреляли, на анализы, – а вы тут зачем? – набравшись наглости, спросил он.

-А мы… браконьеров отлавливать, – «камуфляжный костюм» доверчиво рассмеялся, потом добавил, – на рейд приехали.

-Так, может, вместе… як то кажуть, гуртом и батьку…

-Нет, нет, спасибо, справимся сами. – И доверительно засмеялся. Вилор тоже засмеялся. В нескольких метрах от джипа, стоял крытый тентом грузовик, в котором, молча, сидели несколько человек одетые в охотничьи куртки, теплые сапоги, держа в ногах мощные карабины. Кто эти люди, и зачем здесь? – он не знал.

Вилор оторвался от своих раздумий, смотрел на Тимоху, плохо понимая его несвязанную речь, вместо теплых слов, рукопожатий, о чем подумал минуту назад, «к чему телячьи нежности?», взял в руки полный лафитник, предложив Тимохе выпить за его здоровье.

Дни, свободные от охоты, проходили в повседневных хлопотах. До обеда развозили на кормушки корм, ремонтировали вышки, особого догляда требовали лабазы, сооруженные в сосновых массивах. По вечерам выезжали в рейды, нередко задерживаясь в угодьях за полночь. Приезжая в остывшую избу, Вилор первым делом затапливал печь, мылся, пил горячий чай, не спеша, сербая, вспоминая прошедшее дежурство, потом ложился в кровать. Сон долго не приходил: «Отчего человек так устроен, – думал он, – то, что любит – уничтожает…». «Наш мужик амбивалентен по своей сути, в нем столько намешано… от праведности до греховности…» – вспоминал он слова Самохвалова. «Отчего же на чаше весов греховности больше?.. Как могло случиться, что зона отчуждения вокруг Чернобыля, где произошла техногенная катастрофа, где живут, размножаются, вольготно чувствуют – кто в это мог раньше поверить? – дикие звери, превратилась в зону промышленного браконьерства. И где орудуют сейчас оголтелые Бабарыко, плюя на все и всех ради одного – золотого тельца…». Через дверные щели печки выскакивали языки пламени, танцуя бликами на стене, внося в пустую избу присутствие жизни. Вилор прислушивался к шуршанию мышей под полом, ворочался, наконец, засыпал.

Отношения с директором не складывались. Неожиданно для всех, тот определил Вилора, помимо выездов на дежурство, ответственным на строительстве дома охотника. Строители-шабашники, как назло, работали в выходные дни, когда шли охоты, – и это было для Вилора самой большой несправедливостью. «Охота охотой, но стройка для нас не менее важна, – говорил Бабарыко, – не нравиться, пиши заявление, я никого не держу».

Рано утром Вилор на Уазике поехал в райцентр за цементом, по дороге собираясь забрать строителей, но не дождался, был праздник и мужики загуляли. Обратно возвращался через лес, в надежде не только сократить дорогу, желаннее было – с вечера Бабарыко давал последние распоряжения Тимохе и Урванцеву, куда завезти мангал, дрова – поучаствовать в облавных охотах на кабана, зачехленное ружье лежало на сидении. Он уже проехал массив Череднянского леса, выехал на угор, заглушил машину – прислушаться и осмотреться. Над отрешенным, тихим лесом, протянувшимся до самого края урочища, нависли тяжелые снеговые тучи. Что-то заставило открыть дверцу и взять бинокль – «нет, не показалось» – в конце урочища, с противоположного края в зарослях кустарника он увидел голову лосихи, та смотрела в окуляры бинокля, подергивая ушами, и не двигалась с места. Чуть поодаль от сохатихи – вначале он не мог рассмотреть в бинокль, ему казалось, что это коряга от дерева, но вот коряга зашевелилась, – из ложбины подался вперед громадный рогач. Лоси пришли из зоны. Вилор перевел бинокль выше и обомлел. В сторону притаившихся лосей ехал джип, остановился, из машины вышли с оружием несколько человек. «Браконьеры? Так в открытую?.. а может люди Бабарыко – неужели будут обкладывать?..» – пронеслось в голове.

Охота на лосей была под запретом. Линзы бинокля, к ужасу и удивлению Вилора, отыскали вдруг на дне урочища охотника, осторожно скрадывающего лосей. Ветер дул в противоположную сторону и был на руку тому, до лосей оставалось метров двести. «Черт, а этот, откуда взялся?.. Обернись! Посмотри направо!.. сейчас тебя будут убивать», – повторял, как заклинание, Вилор, посылая мысленные сигналы лосихе, но та продолжала неподвижно стоять. Он перевел бинокль на охотника, долго не мог его найти, наконец, высветилась верхнюю часть фигуры, тот стоял в межрядьях ивняка, карабин с оптической был прижат к круглому мясистому лицу, чем-то похожим на бабарыкинское, и тоже водил прицелом, отыскивая лосиху. «Отожрались на народном горбу – все на одну морду… а ведь лосиха беременна, что, будет стрелять?.. это ж каким надо быть… », – слово «человеком» Вилор опустил сознательно, все еще успокаивая себя тем, что крадущийся, лишь из любопытства наблюдает за животными.

Сухой выстрел нарушил тишину зимнего леса. Вилор не видел, как дернулось туша лосихи, как выскочил из лощины громадный исполин рогач, и, переваливая своим массивным телом в жухлом бурьяне, запрыгал к орешниковым зарослям. Одновременно с выстрелом он вскочил в кабину, нервно поворачивал ключом зажигания, давя на газ, в сознании эхом отдавались раздающиеся выстрелы. Мотор завелся сразу, еще не спустившись по склону, он увидел нескольких охотников, они стояли у джипа, съехавшего на дно балки.

Старый Уазик быстро набирал скорость, Вилор уже различал лица стоящих у джипа, мордатого, кто открыл стрельбу по лосям, сколько не всматривался, отыскать не мог. Охотники, в камуфляжных костюмах, будто боевой десант, сброшенный с неба, довольные и счастливые, жестикулировали, смеялись, обсуждая стрельбу по лосям. Крайний мужчина, внимательно осматривал свой карабин, затем привычным движением поставив его на предохранитель, обернулся к Бабарыко, и недоумевающе спросил:

-Пал Семеныч, а это еще что за явление Христа народу, говорили же… без егерей! – и указал на несущийся навстречу под уклон егерский Уазик.

-В машину! – зарычал Бабарыко и первым схватился за дверцу джипа. Секунду никто не мог понять, к чему и зачем, так срочно садиться в джип. Но тотчас оценили обстановку, почувствовав в голосе Бабарыко и увидев реальную угрозу от приближающегося Уазика, попрыгали в заведенный джип, на ходу закрывая дверцы. «Кто? Какого черта? Открой заднюю дверь! Застрелить эту падлу!» – раздавались в кабине джипа нервные голоса. Бабарыкщ ушел в себя, и, казалось, никого не слышал: «…Подымешься наверх, у осины резко вправо, вниз, ты понял?.. он дороги не знает…» – кричал Бабарыко на ухо водителю. Маленький Уазик-пирожок приближался к тяжелой, лакированной громаднине, казалось, еще немного и тарана не избежать, но план Бабарыко сработал. Поверху угора, когда Уазик набрал ход, у старой осины, дорога резко поворачивала вправо, Вилор нажал на тормоз, Уазик затащило набок, тряхануло, на всей скорости и машина врезалась в дерево. От удара передняя дверца открылась, выбросив Вилора из кабины на несколько метров. Уазик несколько раз перевернулся вверх колесами, ломая кустарник, он по инерции продолжал лететь вниз, в сторону удаляющегося джипа.

Вилор попытался подняться, острая боль пронзила тело, он пошевелил пальцами ног, но не почувствовал их, сделал вторую попытку, и уже почти встал на одеревеневшие ноги, как тут же рухнул навзничь. Темнота исчезла, засияли, закружились солнечные блики, он оказался в каком-то тоннеле, настолько, ярком, что слепило глаза, будто от мощного прожектора, он парил птицей в воздушном потоке, ощущая в себе неимоверную легкость, радость, любовь ко всему и всем.

Он не слышал, как подъехал джип с Бабарыко, не слышал выстрела, потом заурчала другая машина, остановилась, из нее вышли несколько охотников с карабинами. Мордатый мужчина, кто застрелил лосиху, словно, ища следы своей причастности, с опаской и скрытым любопытством посматривал на Вилора, перевернутый на середине угора Уазик. Недалеко от егеря лежало, стволами в снег, его ружье – вертикалка двенадцатого калибра и патронташ, концом ремешка с металлической застежкой, вдавленной в подтаявшую грязь, чьей-то ногой.

Вилор приоткрыл глаза, лохматый зверь, обнюхивая, устрашающе наклонился над ним: «Росомаха?.. – у него не было сил, чтобы испытать чувство страха, – откуда взяться в Полесье росомахе?..» Неизвестный зверь скакнул на другую сторону, опять приблизился, оскалившиеся зубы, недобрая ухмылка показались знакомыми, Вилор пришел в себя, узнав в страшном звере Бабарыко:

-Ну, что, малахольный, допрыгался?.. лосиху застрелил – пулю мы вытащили… разбил машину, эх ты, дурило картонное, напугать хотел… кого? нас!.. статью заработал…

Вилор пытался приподняться: «Я убил лосиху?» – в горле захрипело, – что ты несешь?..» – «А кто?.. Я? Ты… и тебе, малахольный, придется за все отвечать, свидетели есть…». – Бабарыко, не скрывая злорадства и внутреннего удовольствия, громко, переходя на крик, заговорил о каком-то возмездии, что Самохвалов его не «вытащит», не будет он подставляться ради какого-то егеря, что таких, как Вилор надо… Последних слов директора Вилор не слышал. Он потерял сознание.

Над урочищем дул северный ветер, повалил густой снег, запорашивая лес, траву, перевернутый верх дном, сплющенный Уазик, требуху освежеванной лосихи. И долго слышалось в белом мареве приглушенное карканье возбужденных ворон.

В начале весны районный суд приговорил Вилора Вилентьева к двум годам лишения свободы.